Елизавета Голякова - И вечно их манит пыль дорог

Они не говорили друг с другом об этом, но каждый знал, что другой догадывается. Обоих это устраивало.

И лига сменяла лигу лукаво свернувшихся на земле дорог.

На самом побережье, куда холодные осенние ветры первыми приносили запах зимы, они выбрали из всех таверн и пивнушек ту самую.

Аскольд придержал дверь, и Осверин протиснулся вовнутрь, уже стягивая гитару со спины. В камине теплился огонь, люди грелись его и его теплом, и тем, которое приносит в человеческое тело крепкая выпивка и добрая еда. Говорили между собой, беззастенчиво и добродушно врали, жаловались на боцманов и лютые штормы, но о последних говорили, как иные говорят о родном доме. Морякам не хотелось буянить в этот поздний вечер. Мало им было бурь на воде и на суше (которые, скорее всего, и согнали с нее к волнам и ветру)?..

Друзья заказали ужин и поели, а потом лишь немного пьяный матрос научил Осверина песне, которую он будет потом насвистывать, когда над его головой сгустятся тучи и останется, как у рыцарей морей, «все или ничего». И, когда они вышли на воздух, менестрель еще перебирал струны гитары, наслаждаясь новыми, только что подобранными аккордами.

Аскольд шумно хлопал ему, а потому не сразу услышал, как кто-то подошел им сзади на расстояние вытянутой руки.

– Так ты бард, – протянул приятный голос, и чуть картавое, кошачье «р» вызывало в голове какие-то туманные образы… – И сережку надел. О, я польщена!

Осверин вздрогнул и неловко, заставив тренькнуть задел струны гитары. Это была та девушка, которую они спасли на опушке Поющего леса той темной летней ночью. Тогда он тоже много играл и пел… Выглядела девушка сейчас не в пример лучше, и теперь ее природная, не сравнимая ни с чем красота играла полнотой жизни, щеки слегка румянились от пронизывающего соленого ветра, и она положительно прибавила в весе, так, чтобы больше не казаться болезненно тонкой.

Мечник, казалось, вовсе не растерялся: только приветственно кивнул ей, без вспыхнувшего восторга, но радушно.

– Миледи, – и поцеловал хрупкую ручку, как сделал бы в отцовском замке – или в любом другом.

– Милорд, – смеясь, ответила она. И, на удивление Осверина, руки не отняла и не отвела взгляда.

И никто из них не счел это странным или чужим этой продуваемой всеми ветрами крохотной набережной во всеми богами забытом маленьком портовом городке. Недели пути отделяли его от столицы – но каким-то неуловимым чутьем эти двое разглядели друг в друге равных, стоящих одинаково близко к сияющему трону королевства.

Но взгляд прекрасных смеющихся глаз в обрамлении черных длинных ресниц завитком был обращен только на менестреля. И он тоже знал об этом, и улыбался.

– Рад новой встрече и твоему благополучию. К несчастью, или к радости, но нового коня у меня теперь нет, – Осверин подмигнул ей, и она снова невольно рассмеялась.

– Прости за того, в лесу. Он славный. Вернула бы его тебе, да только он не со мной…

– Кто-то дарит девушкам букеты, чтобы познакомиться, – кашлянул Аскольд, – а мой друг пошел дальше, преподнес лошадь, и все сложилось.

Девушка посерьезнела всего на несколько мгновений.

– Это действительно спасло мне жизнь. Благодарю. Ума не приложу, как вы…

– Профессиональная тайна, – улыбнулся мечник.

– Выжил кто-нибудь?

– Никто.

Она окинула его совершенно другим взглядом, и одним богам известно, что в нем было – все что угодно, кроме страха и вины.

– Видимо, действительно речь идет о небывалом мастерстве. Спасибо еще раз.

Девушка куталась в теплый плащ, но было видно, что напористый ветер пронизывал ее до костей. Аскольд и Осверин на мгновение пересеклись взглядами, и мечник одобрительно улыбнулся уголками губ.

Менестрель уже вешал гитару за спину, готовясь предложить девушке руку.

– Ты продрогла насквозь. Бокал вина пошел бы тебе на пользу, м?

Она одарила его виноватой улыбкой.

– Сожалею, милый бард, но я должна ехать. Моя семья не потерпит промедления в возложенном на меня деле. Я с огромным удовольствием отблагодарю тебя в нашу следующую встречу, – он подмигнула ему и вдруг крепко поцеловала в уголок тонких губ, а ему хватило скорости реакции ответить ей тем же, – так что до свидания!

Осверин просиял и все еще улыбался, когда девичий силуэт снова исчез в ночной темноте.

Маленький портовый городок спал и видел десятый сон. Ветер мог сколько угодно завывать по переулкам, биться в закрытые ставни и двери, тщетно ища лазейки к людям: ему не под силу было разбудить их. Там, где горел огонь, его свет был словно летний закат, где не было огня – царила домашний мирный мрак. Прочь из города спешила только миниатюрная фигурка завернутого в плащ путника, успешно сопротивлявшегося напору ветра, а по пустынным причалам, не торопясь, шли на свет постоялого двора еще двое. И в тишине, окутанной мерным прибоем, пела гитара, а ветер уносил ее голос выше самых высоких волн и мачт.

4. Равнины снежного Шаарана

Песенку, которой его научил матрос, Осверин принялся насвистывать очень скоро, потому что над ними, над всем королевством даже нависла черная буря. А пока они шли и шли, иногда от города до города, иногда забредали в такие дали, что на много лиг вокруг не было человеческого жилья. Это было славное, беззаботное время.

Осень сменилась зимой, дожди – снегом, и он укрывал теперь Обитаемые Земли мягким покровом сияющей белизны. Аскольд и Осверин снова стали всадниками, предпочтя пробираться по заснеженным дорогам верхом. Закутавшись в теплые плащи, залив в себя горячее вино со специями и присовокупив к нему изумительно прожаренную оленину, они чувствовали себя великолепно. А за горизонт медленно нырял недавно оставленный ими скромный замок кого-то из младшей знати, где друзья несколько холодных дней были желанными гостями – по стародавней дружбе.

– Мир кажется состоящим из сплошных снегов, – менестрель обернулся на побратима, придерживая рукой теплый капюшон. Он, как всегда, улыбался.

Приближался день зимнего солнцестояния. Боги должны были сдвинуть небесные светила так, что день окажется самым коротким, а ночь самой темной и долгой в году. Неоднозначное время. Много всякого про него рассказывают.

Об этом Аскольд и спросил менестреля.

– О! – воскликнул тот, засияв, словно новенькая золотая монетка.

Он придержал свою лошадь, чтобы поравняться с мечником, прежде чем начал говорить. И говорил, говорил; улыбаясь, рассказывал сказку, которая словно бы оживала воочию в завихрениях пурги на их заснеженном пути. Древняя история, красивая история, старинные слова-нити…

– Когда мир был свеж и юн, и все казалось чистым и полным жизни, на заснеженных равнинах Шаарана дорога была всего одна. Те земли не были дружелюбны и ласковы к людям, скорее уж походили на молодого воина, не ведающего ни страха, ни отчаяния, ни поражений. Люди мирились с ним – и были то люди стойкие, смелые, под стать землям, в которых родились.