Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

Родители Семы ровесники, но папа выглядит значительно старше мамы. В какой-то момент он сдал и словно скатился в старость, а она осталась в свете софитов.

Я заметил это на Семином дне рождения, когда его родители вальсировали. Не папа вел маму, а наоборот: мама будто переставляла с места на место старый комод, но элегантно, с легкостью.

Сема сидел рядом со мной и, видимо, подумал о том же.

– Тяжеловат стал отец, – сказал он.

Я дал ему помолчать, зная, что друг продолжит.

– Я маму недавно спросил, – продолжил Сема, – не раздражает ли ее отец. Ну, например, когда она смотрит ему вслед и видит, как тяжело он ходит. Она-то до сих пор порхает балериной, ты же в курсе.

– И что мама ответила?

– Мама ответила: а я в этот момент думаю, что пастор совсем не умеет ходить на лыжах. Понимаешь? Она смотрит на него, как Штирлиц на Шлага. Хочу, чтобы жена смотрела на меня так же, когда мы состаримся.

Мой дед по папиной линии в советское время был полковником в системе МВД. Ему и генерала давали, но за ним нужно было ехать из Москвы на Дальний Восток, а бабушка не согласилась. Все мужчины по дедовской линии, включая моего отца, также были офицерами.

А вот моя матушка со своим древом происходила из несколько другого леса, из дворян. И в те советские годы, когда даже кастрюли выпускали с двойным дном, это обстоятельство настораживало. Причем не деда, а его многочисленных друзей, тоже сплошь из военного ведомства. Дед, несмотря на погоны, был человеком мирным и добродушным, широким во всех смыслах, и по фигуре, и по взглядам. Мою маму, свою невестку, он обожал. А после того, как она подарила ему в моем лице Симбу, тем самым автоматически произведя старика из полковников, минуя генерала, сразу в Короля Льва, дед в матушке и вовсе души не чаял.

Его многочисленные бдительные друзья также мигом попритихли, за исключением одного, из самых глубоких органов, о которых тогда говорили исключительно шепотом. И однажды во время какого-то застолья этот засекреченный человек сделал к моей матушке осторожный подход. Правда, это им, начиная с тайной канцелярии, кажется, будто их подходы осторожны. На самом деле, как бы они ни двигались, пусть и на цыпочках, сапоги все равно скрипят.

– Простите, Наташенька, вы не подскажете, где вы с Витей познакомились? – тихонечко спросил маму этот засекреченный человек.

– В Институте марксизма-ленинизма, – честно ответила мама.

В те далекие годы, и правда, существовал такой институт. И они действительно там познакомились, когда повышали квалификацию (очевидно, что в том институте они повышали одну квалификацию, а по факту повысили другую). Может быть, поэтому я и получился такой странный.

Услышав ответ матушки, засекреченный человек заметно сник. Более чистой биографии было сложно себе представить.

Когда моя мама училась в первом классе, за ней ухаживал мальчик. Мальчик был гораздо, гораздо старше – он учился во втором.

Мама вспоминает, как они с этим мальчиком вдвоем, без взрослых (в самом деле, кто берет на свидание взрослых?) ездили с «Сокола» на «Маяковскую» на метро в кино, и там мальчик купил ей пирожок. А на следующий день, когда они поругались, мальчик потребовал с нее за пирожок деньги.

Мама любит рассказывать эту историю для иллюстрации того, какой безопасной была Москва в те годы. И правда, сейчас, отправляясь гулять с ребенком на детскую площадку, мы вызываем ОМОН и запрашиваем поддержку с воздуха. Я же вижу в этой басне другую мораль.

Я думаю о том, как же хорошо, что у моей мамы с этим мальчиком тогда ничего не сложилось, и потом она встретила моего папу. Перспектива оказаться сыном такого мелочного типа, который требует со своей бывшей дамы сердца деньги за пирожок, откровенно пугает.

Моя жена помешана на сроке годности. Вчерашние йогурты и творожки трепещут, завидев ее на пороге магазина.

Если у чего-то есть срок годности, жена его найдет. Любой ценой. Она перевернет вверх ногами упаковку, банку, лоток, магазин, продавцов.

Жена умеет находить продукты завтрашним числом. Она фея.

И эта фея терроризирует меня каждый раз, когда я возвращаюсь домой с покупками. Вместо красивой женщины меня на пороге встречает Антон Привольнов, и я чувствую себя просроченным кетчупом из передачи «Контрольная закупка». Она маниакально проверяет даты. Пару раз я даже пробовал подрисовать нужные цифры, как двоечник в дневнике.

Каждый человек – немножечко маньяк, различаются только мании. Я эту манию жены стойко терплю. В семейной жизни бывает и хуже, взять, хотя бы, самку богомола.

Но однажды я призадумался.

Если жена так помешана на сроке годности, значит, она и меня в свое время выбирала соответственно?

В таком случае, где он у меня указан, этот срок годности?

Я уже не помню, переворачивала ли меня жена на заре наших отношений. Наверняка, хотя это уже интимное.

Это вообще вопрос на миллион: где женщины находят у мужчин срок годности?

Ведь очевидно, если жена меня выбрала и положила в корзинку, значит, тогда творожок был годен.

Так вот, хотелось бы понять, а что сейчас. Когда последняя дата? Я, например, не чувствую в себе достаточно консервантов, чтобы дотянуть без плесени до золотой свадьбы.

Мне очень нужно найти на себе это треклятый срок годности.

Чтобы успеть подрисовать нужные цифры, как двоечник в дневнике.

В каждом браке наступает тот самый момент. Когда жена предлагает вам это. Небеса, конечно, не разверзаются, но облачные лоскуты трещат. И ростовой портрет свекрови сурово смотрит на невестку со стены в гостиной (у всех же есть такой портрет, для устрашения?).

Жена предлагает это буднично, как вынести мусор. Между тем, это не как вынести мусор. Это как вынести всю вашу жизнь за порог. Что дальше? Отпуск порознь? Раздельные счета? Взаимный бан на фейсбуке?

Итак, жена предлагает вам купить два разных одеяла.

Что такое, в сущности, супружеское одеяло? Это мягкая крыша брака. Под общим одеялом можно делать столько всего интересного: крошить крошки, пинаться, смотреть один сон на двоих, утыкаться в уютную подмышку. В конце концов, можно слегка соприкоснуться рукавами, а потом и возлюбить друг друга, раз уж все мы здесь сегодня собрались.

А два разных одеяла? Это же как государство в государстве, анклав, граница и таможня, и, чтобы возлюбить друг друга, придется получать визу. И, не сомневайтесь, рано или поздно все ваши цветы окажутся на нейтральной полосе…

– Боже, что за фигню ты пишешь?

Я подпрыгиваю от неожиданности. За спиной стоит жена и читает через плечо, пока я пишу это. Она подошла тихо, и я не услышал ее, грохоча по клавиатуре.