Валерий Смирнов - Смирнов В. - ...Таки да!

Так вот Рыжему этого показалось мало. Несмотря на то, что многие успели лично столкнуться с висящим животным, снимать его никто не спешил. Ни один из проходивших по улице, стукнувшись головой с посмертно повешенной, этого тоже не делал. Тогда Сенька вынес на обсуждение еще одну идею: вот вы, к примеру, ползете по улице, ни к кому не приставая, вдруг - бум! шмякаетесь намазанной одеколоном мордой об это счастье. А под ногами - ящик картонный. Какой дурак, чтобы не сорвать радость от невольного общения с животным, не пнет ящик ногой? А под ящиком - кирпич. Или вот эта тяжелая банка.

Но Ара предложил перенести идею с банкой на завтра. Потому что кошка никуда не денется. Вместе со своим запахом. Генрих Оттович, под окном которого она висела, успел заявить, что кошкин запах - еще ничего по сравнению с тем ароматом, который исходит от портянок строителей, когда они их проветривают на перилах. И Сенька отбросил банку: кирпичей возле дома было не меньше, чем сегодня «кирпичей» перед въездами на Дерибасовскую. А Колька Вареник банку подобрал, потому что был чересчур любопытным. И попытался открыть ее, но банка не поддавалась, даже несмотря на то, что он пару раз использовал в виде отмычки кусок ржавой проволоки и обгоревшее по краям полено.

Ничего удивительного, банка была запаянной, а развалка к тому времени нам порядком надоела. Ара выбил из рук Вареника это приобретение, но Колька всегда был упорным человеком и в отличие от Ары умел строить правильные гипотезы. Он предположил, что в коробке клад и открыть ее наверняка поможет кто-то из взрослых, особенно если попросит Сенька. К просьбам Сеньки не прислушивалась только его мама, у других людей, прекрасно знавших Рыжего, почему-то тут же срабатывал рефлекс безотказности. Вооруженные этой идеей мы пошли домой, но ход дальнейших событий решила сапожная будка дяди Васи.

Дядя Вася стоял у своего рабочего места, смотря сквозь мир с презрительной тоской остекленевшими, как у кошки на заборе, глазами. Летом у него почти не было работы. Вокруг подобрался такой удивительный народ, который имел привычку чистить туфли только перед посещением театра или собственных похорон. Работа у сапожника закипала с наступлением холодов, когда люди доставали из шкафов обувку и проверяли ее готовность к предстоящему снежному сезону, густо посыпанному солью. Осенью эту будку окружали таким плотным кольцом, как будто дядя Вася наливал не только себе, но и всем желающим.

Давно исчезла эта будка. И другие будки тоже. Сперва они пропадали как-то незаметно. На углу нашего квартала их было три, примыкающих друг к другу почти вплотную: газ-вода, сапожная, галантерея. Их давно уже нет. Последнюю будку, с газ-водой, вместе с другими, выжившими на нашей улице, ликвидировали в семьдесят девятом году. Как будто чувствовали, что скоро дефицитом станет газ-вода, не будем вести речь за носки. А тогда страна готовилась к Олимпиаде, ожидался мощный поток зарубежных гостей, а тут будки портят вид героического города. Чтобы они не смущали взора потоков туристов, одни будки снесли, зато построили другие, фундаментальные. Но в порту. А как же, столько иностранцев приедет, где на всех туалетами запастись, пока они до города дойдут? В городе же, дебилу ясно, надписи исключительно на нашем языке: «Во дворе туалета нет» или «Параша на переучете». А по-русски в Одессе туристы, родившиеся за границей, хорошо знают только три слова - «Привоз», «ченч» и «шухер». И вот построили прямо на территории порта сортиры, как тогда казалось, в экспортном исполнении. Правда вместо ожидаемых гостей с долларовым блеском в глазах, прибыли совсем другие; некоторые из таких стран, о существовании которых не все географы знали, но зачем же помещениям пропадать? Их немножко модернизировали, и теперь эти туалеты превратились в кабинеты руководителей обработки флота. Вот что значит улучшенное строительство: хочешь туалет, хочешь - работай. Представьте себе, совсем недавно проходил мимо этого многоцелевого здания с англо-русской буквой «Т», выложенной плиткой на фасаде, и ничего, сидят в них стивидоры, так же сильно напрягаясь над решением производственных задач, как в те далекие годы, когда будка дяди Васи еще никому не мозолила глаза.

В общем, дядя Вася окликнул нас, потому что до вечера было далеко, а нечего делать было уже. В качестве потенциальных клиентов он нас не рассматривал, хотя бы потому, что на летний сезон каждому пацану со скрипом для домашнего бюджета приобреталась пара сандалий, а если через максимум три недели на подошве образовывалась с каждым днем все больше расширяющаяся дырка, так кроме владельца это никого не тревожило.

- Эй, салабоны, что вы там надыбали? - лениво полюбопытствовал дядя Вася, ловко посылая вперед окурок щелчком пальцев.

Гордые обращением самого дяди Васи, мы наперебой стали рассказывать ему о находке. Молчал только Рыжий, ему было стыдно. Обостренный на пакости нюх пасовал рядом с меркантильными соображениями. И дядя Вася решил помочь нам вскрыть банку. Зайди к нему сейчас самый захудалый клиент, пусть босиком, зато со шкаликом, лететь бы нам в обнимку с этой банкой аж До самого мусорника во дворе. А так повезло, свободного времени у сапожника было не меньше, чем у комсомольского лидера после проведения отчетно-выборной кампании. И дядя Вася ловко вскрыл таинственную банку чуть вздрагивающими от трудового переутомления пальцами.

Он отбросил в сторону вату, плотно прижимавшую находившееся в банке, и нам стало ясно отчего банка не издавала ни звука: между рядами аккуратно сложенных монет были ваточные прокладки, тугие, надежные.

- Я же говорил - клад! - победоносно посмотрел на Сеньку Вареник. - Это деньги.

Рыжий сопел молча и безобидно. Он по-прежнему стеснялся.

- Это не настоящие деньги, - сделал вывод Аратюнян.

Дядя Вася позволил всем высказаться, а потом подтвердил, что деньги эти не настоящие и вообще, если честно, то они уже никому не нужны, потому что на них кроме болячек ничего путного не купишь. Мы легко связали его слова с недавно закончившейся денежной реформой, вспомнив, что даже на тротуарах иногда попадаются никому не нужные деньги, годные только трехлеткам для игры в «пожара».

- Они все плохие? - на всякий случай усомнился я.

- Не, - рокировался дядя Вася, - сейчас я вам выберу хорошие.

Ах, если бы он из-за отсутствия работы не принял столько губительной на жаре влаги, то скорее всего просто сменял бы на эту банку даже тупой сапожный нож ко всеобщему счастью нашей компании. Но от сапожника до такой степени несло свежим перегаром, что он тут же сел за честную дележку клада.

- Вот это плохая... плохая... снова нехорошая... дрянная, а вот это то что надо, самый смак, чтоб я так с носом был... снова дрянь, опять никуда не годится, - бормотал дядя Вася, сортируя содержимое коробки с совершенно одинаковыми монетами. Мы с уважением следили за действиями бескорыстного сапожника, оставившего себе львиную долю абсолютно плохой монеты, зато щедро отобравшего нам пусть не так много, зато самых хороших денег. Покончив с экспертской деятельностью, дядя Вася, довольно щурясь от того, что все было справедливо и он доблестно справился с нелегкой задачей по отделению ничего не стоящих денег от хороших, в качестве награды за труды позволил себе всего один глоток мутной жидкости, которой, судя по запаху, вполне можно было травить тараканов. Один раз булькнул - и граммов двести как не бывало; дядя Вася был крупным специалистом не только по монетам.