Миервалдис Бирзе - Розовый слон [сборник]

— Вон что! В нашем городе в те времена была даже гонорея… — почтительно протянула публика.

Неожиданно встал муж пострадавшей, подошел к судейскому столу и, наклонив голову к председателю суда, сказал:

— Я хотел бы… я хотел бы дать показание… Мне сейчас пришло на память… В тот день, то есть в другой день, мы с Шепским вместе немножко выпили, потому что оба строим в Тендиках новый дом, и Шепский одолжил мне… совершенно одолжил три рубля. Тогда я сказал… за это я тебе дарю необычное зеркало…

— Значит, этот зеркало есть мой? — Шепский обратился ко всему пострадавшему семейству.

— Совершенно ваше… — поспешно отозвалась семья. — Просим дело прекратить.

Зеркало перекочевало со стола в задний карман штанов Шепского.

— Распишитесь, пожалуйста, в получения вещественного доказательства, — попросил секретарь Мадис.

— Но кому выписан этот "Пичилин"? — кричали из зала. — Надо узнать, а то кто-нибудь может влипнуть! — И глаза всех, даже пожилых женщин, устремились к Шепскому.

— Пускай Бирзгал спит спокойно по ночам. Рецепт выписан в 1939 году. Тому мужчина тогда был не меньше двадцать лет. Давай сегодня посчитай все вместе, — ему теперь пятьдесят пять лет, а может, и больше. И он то ли вылечен, то ли помер.

В зале поднялся смех, начались шумные разговоры. Председатель суда Мараускис стучал карандашом о стол. Бертул протянул ему подключенный к звуковой системе дома культуры микрофон. Присутствующие почувствовали, что Мараускис не удовлетворен ходом разбирательства, ибо показательная жертва собиралась уходить.

— Э… как-то нет полной ясности… Мы еще не оправдали гражданина Магнуса Шепского… Не покидать зал!

— Тогда вы не хочет ставить печать уличный комитета, что я не воровал? Такой дело я не могу допускать. Тогда я приглашай один свой свидетель. Попрошу! — сказал Шепский.

С первого ряда встал до сих пор никем не замеченный маленький мужичок с косым галстуком, который оглядел присутствующих веселыми синими глазами. Все умолкли, потому что узнали фактического руководителя бирзгальских строительных работ, от которого порою зависело — крыше быть или не быть. Это был начальник стройконторы Синевич, который, как штабной генерал, мог свои бригады, вооруженные подъемными кранами и бетономешалками, посылать или не посылать. Синевич начал непринужденный разговор, иногда даже посмеиваясь. Прежде всего он спросил застенчивого секретаря суда:

— Вы оба сейчас работаете на одном объекте. Тогда скажите нам — как Шепский работает?

— Когда работает… то работает… Плитки кладет прямо…

— Вот видите, — подхватил Синевич. — Слова товарища по работе. Что характеризует человека? Работа, и только его работа. К слову — мне не хотелось бы, но я должен предупредить. Перед заседанием Шепский сказал мне: "Начальник, если эти профаны, нет, не так, — если эти адвокаты меня засудят, я от вас ухожу в межколхозстрой, гончар им нужен как пить дать". Если Шепский уйдет, то в новом доме будете жить без кухонь и клозетов. Нравится это?

— Без клозета никоим образом! Куда это мы зимой по снегу бегать будем! — раздавалось из зала.

Мараускис узнал голос жены, им тоже была обещана квартира в новом доме.

— Значит, не нравится. Мне тоже не нравится, — согласился Синевич. — Я-то мастерок в руки не возьму. Вы-также не возьмете. Если Шепского засудят, дом осенью нельзя будет сдать. Через пятнадцать минут "Даугава" играет с "Запорожцем", прямая передача. Мужики, которые болеют за футбол, пошли!

Синевич вышел, и за ним дружно последовали все присутствовавшие мужчины. Засим и суду стало ясно, что зеркало Шепскому было подарено, а в отношении шапки дело следует прекратить из-за отсутствия свидетелей и состава преступления. Мараускис так и сказал в микрофон:

— Товарищи… по ходу процесса всплыли дополнительные сведения, и товарищеский суд решил дело прекратить, ибо не хватает состава преступления.

Так как женщины еще не собирались на футбол, микрофон схватил Бертул.

— Уважаемые участники судебного процесса! От имени дома культуры благодарю всех за активное участие в рассмотрении этого дела. Вы были свидетелями того, что, только объективно выяснив абсолютно все "за" и "против", мы приходим к истине, которая в большинстве случаев только одна, где бы она ни скрывалась, пусть даже в старых, будто бы забытых документах. И в дальнейшем дом культуры будет держать в центре внимания работу по юридическому воспитанию населения. Поэтому — не проходите мимо!

Шепский тоже продвигался к выходу. У дверей его поджидал муж пострадавшей, плотник Аргал, и мрачно сказал:

— Шепский, негодяй, по тебе плачет могила…

— По тебя тоже! Когда тебе еще раз будет двадцать лет, тогда не разбрасывай кругом свой рецепты! Ха-ха-ха!

Мероприятие по юридическому воспитанию Бертул записал в двух отчетах и упомянул в анонимном письме в отдел культуры.

На следующее утро Касперьюст в своем кабинете с глубокой серьезностью в широко раскрытых глазах изучал циркуляр. Бертул сел в кресло, которое, несомненно, было удобнее жесткого сиденья у письменного стола.

— Требуют, чтобы мы боролись с пьянством. — И Касперьюст дважды лязгнул зубами. — Приближается жатва, а мы не боремся с пьянством.

— Допустим… В таком случае надо устроить встречу с писателями.

— Разве… писатели борются с пьянством? — удивился Касперьюст. — А я слышал… то есть что поэты именно сами..

— Это было раньше, при другом строе. Теперь писатели обязаны бороться с пьянством, потому что это входит также и в задачи народного хозяйства. Роман, в котором восхваляется пьянство, просто не напечатают.

— Правильно.

— Значит, они борются, хоть и косвенно, но борются. Ни в Пентес, ни в других домах культуры писательских вечеров не было. Мы в микрорайоне будем первыми.

— Это немаловажно, — согласился Касперьюст.

— Это будет шагом к "Образцовому дому культуры", — дополнил Бертул.

Бока вошел с бумагами на подпись и сел под народным танцевальным костюмом цвета мха, висевшим на стене.

— К сожалению, писателям надо платить… — вздохнул бухгалтер.

— Как! — удивился Касперьюст. — Писатель одновременно является и общественным деятелем, а за общественную работу не платят. Тут достаточно и ужина.

— Трудно им это внушить, они требуют денег, — сказал Бертул.

— И как высоко они оценивают себя?

— В санатории, где я работал, им платили от десяти до двадцати рублей.

— Ну, так возьмем тех, кто по десять, — принял решение директор.

— У меня дома жена читала, как это… это, ага: "Не гляди в родник", там якобы хорошо написано про деревенских женщин.

— Роман Люции Калады, — пояснил Бертул. — Очень популярная писательница, ее просто нельзя не читать, из общего количества новых книг Каладе принадлежит половина. Калада понравится всем, потому что одинаково хорошо пишет как про детей, которые сидят на горшке, так и про стариков, которые из-за отсутствия зубов шепелявят, хорошо пишет также и про аллигаторов Амазонки. Подходит. Но еще надо бы пригласить и поэта, потому что Калада пока еще стихов не пишет, хотя вроде бы грозилась. Может быть, Валдиса Вилиса? Он пишет довольно много стихов, переводит и даже пишет про других поэтов.