Array Коллектив авторов - Морские досуги №5

Вечером в тот же день неожиданно подошел мой знакомый курсант Толя М. Родом он из архангельской Верколы, земляк писателя Ф. Абрамова.

«Николаич, какая я скотина!»

«Что такое, Толян? Что случилось?»

«Они меня так принимали! Так принимали!.. В магазин пришли: показывай, говорят, что тебе подарить».

«Ну, а ты?»

«А я, Николаич, на другой день тапочки в том магазине стыбздил… И на хрена мне эти тапки? Может, за борт их, а?»

«Нет, — говорю, — Толян, теперь уж носи… И всякий раз, как обувать их будешь — называй себя скотиной. Так, глядишь, и человеком станешь».

Сегодня опустили в воду Бискайского залива прах капитана Митрофанова, выполнили последнюю волю покойного, бывшего капитаном «Седова» в 1951–1974 годах. Сорок лет назад его волей практически из небытия был поднят парусник, который уже готовились распилить «на иголки».

13.01.92 г. Сегодня с утра ветер посвежел, но — береговой, т. е. со стороны берега, а, значит, волны большой не разгонит.

К вечеру будем проходить траверз Лиссабона, а к утру должны повернуть в Гибралтар. Идем со скоростью девять узлов. Ветер — зюйд-ост в левый борт, стоят косые паруса (стакселя), которые стабилизируют качку и добавляют 1–2 узла скорости.

Тягучему пению вентиляторов, как и милям за кормой нет конца и края. Приборки… авралы… обеды… тяжелые зимние ветра. Всё это мало сглаживается чувством новых близких берегов, на которые ступить так и не доведется, чужих стран, чьи маяки изредка призывно подмигивают по вечерам…

Долгой привычки требует однообразная морская жизнь, но и долгой «отвычки», видимо, тоже.

14.01.92 г. Ночью была гроза, сильный ветер…

восьми утра ветер ослаб, дождь прекратился, но вокруг бродят стада тяжелых облаков и только прямо по курсу рассветным окошком светлеет ясное небо. Понемногу начали подворачивать к Гибралтару. Боюсь, как бы не проскочили его следующей ночью.

16.01.92 г. Позавчера после полудня заметили плывущие мимо бортов коробки, а потом и отдельные блоки сигарет «Винстон». Доложили капитану и тот, не долго думая, дал команду лечь в дрейф, сыграть учебную тревогу «человек за бортом», спустить шлюпку… Через час подняли на борт шлюпку, полную коробками сигарет. Всего насчитали 57 коробок по 50 блоков в каждой. Где-то поблизости с грузового судна штормом сбросило палубный груз. То, что подобрали мы — доля процента, не больше. Солидный убыток страховой компании! Тут же штурман Дима П. рассказал, как однажды (он ходил тогда на «рыбаках») после шторма они целый час плыли в оранжевом апельсиновом море.

«Тралом черпнули — всю палубу завалили; обожралась вся команда! Жаль только, что потом всё равно пришлось за борт смывать — портиться начали». Сигареты — не апельсины, до поноса не доведут. Капитан дал команду раздать каждому, включая некурящих, по двенадцать блоков сигарет. Солидная гора осталась еще и в судовой провизионке. На судне заметное оживление: везде, куда ни зайдешь, проветриваются и сохнут сигареты. В курсантских кубриках шум — все опасаются теперь быть обворованными, на ночь планируют выставить вахтенных для охраны табачного богатства… Вот, как неблагоприятно материальное влияет на духовное. Постепенно все пришли к общему заключению, что сигареты — подарок капитана Митрофанова за исполнение его завещания, добрый знак небес.

Гибралтар проходим в ночь с 16 на 17 января.

Проход узкостей, швартовка, выход из порта на «Седове» всегда знаменуются приглашением на руль старшего матроса-рулевого Константиныча — Александра Константиновича Михайлова. Его седую развевающуюся бороду знают во всех портах мира, где бывал «Седов». Константиныч — своего рода талисман судна, живая, так сказать, легенда. Рассказывают, как однажды в суматохе штурмана забыли пригласить Константиныча на руль при очередной швартовке. Минут через десять тот подходит к капитану со слезами на глазах: «Что, мастер, на берег деду пора?»

«Не понял».

«Да вот, без меня швартуются…»

«Вахтенный штурман, в чем дело!? Старший матрос Михайлов, быстро на руль! А о вашем списании, штурман, я подумаю».

В среде моряков не зря гуляет поговорка: матрос — он, как ребенок.

Ночь, но не спиться. Хочется посмотреть на знаменитый ГибрАлтар. Моряки почему-то произносят с ударением на втором слоге. Всё-то у них через… компАс.

Правый, африканский берег высится горой, мигает маячком совсем рядом… Левый — выворачивается из-за поворота огнями большого города, принадлежащего, как известно, Британии. Не часто доводится видеть воочию сразу два материка. Тем более, что Африку вижу впервые в жизни.

Командует на руле, естественно, Константиныч.

«Сколько раз Гибралтар проходил, Константиныч?»

«Ой, много, много, не знаю, еще кочегаром шуровал здесь в топку уголь, «пингвинов» в Антарктиду возили. Это так полярников звали… Потом еще много. Потом на парусниках разных — не сосчитать». — Константиныч, как всегда, многословен. Если его не перебивать, то вопросы можно и не задавать — рассказывать будет часами. Одновременно он руководит курсантами:

«Что так тихо отвечаешь, сынок? Тебе надо голос вырабатывать, ты же наш будущий отец-командир. Ну-ка, скажи так, чтобы боцман на баке с перепугу подавился: Есть шестьдесят пять на румбе!!! — зычно, словно играясь и насмехаясь над кем-то орет Константиныч, — Повтори, повтори".

«Есть шестьдесят пять…» — не устоявшимся дискантом пищит паренёк, краснея ушами, словно стопсигналами.

«Да-да-да, надо голосок-то репетировать, тренировать надо… Навались, ребятки, навались. Тут надо внимательно. Скоро будет такое течение в проливе — только гляди…"

Наверху, на мостике — штурмана. Многие из них, кажется, совсем недавно стояли курсантами на руле рядом с Константинычем, и точно так же говорил он им: «Навались, ребятки, навались! Тут надо маленечко пошустрей крутить, попроворней…»

Сотню раз «шмыгал» он Гибралтаром и, стоя рядом с ним, пропадает вся романтика, все свежие чувства «первооткрывателя», впервые попавшего на рубеж двух земных континентов.

А денёк сегодня простоял славнецкий — первый день в Средиземном море! Ребятишки загорали даже, да и сам я уже слегка пообветрился. В таком январе зимовать можно, честное слово… А где-то далеко на Севере солнце еще только появится над горизонтом дней через десять. Холодно, темно, метельно… Эй, вы, там! Я помню про вас! Чтоб потом не говорили… А Средиземное море в январе — штука вовсе не плохая. Жаль только — темнеет рано. А ночь лунная, и звезды, как горох…

Сегодня лежали в дрейфе, красились. Пароходы, проходящие мимо, приветствовали нас гудками. Наши отвечали им своим охрипшим, простуженным басом.

21.01.92 г. До захода в Геную осталось шесть дней, и до сих пор не знаем — примут нас итальянцы или нет.