Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

— Мы знакомы с отзывами, — перебил настырного покойника Линчевский. — Я хотел сказать… хотел заметить… Что план ЦКБ — наша общая забота. А что в отзыве сапож… извините, кожевников? Призывая нас попусту к осторожности в принципиальных решениях и отсылая к специалистам, они предлагают оклеить ручки прибора кожей. Правильно предлагают. Я думаю, что после защиты на нашем техсовете Рюрик Федорович учтет это и в рабочем порядке…

— Кожа на ручках не мелочь, — не дал кончить Шкуро. — Попробуйте-ка на морозе подержать голыми руками с часик голую сталь…

— Не надо голыми! С часик! — крикнул Нетотов.

— Владимир Васильевич, — вступился Азизов. — Прибор вынимается из футляра, который с ручками, и устанавливается на воздухе стационарно. На станции Кушка.

— Это не мелочь, — положил конец нездоровой дискуссии Главный. — Алексей Дмитриевич говаривал нам, молодым…

Почивший говорил всегда то, что было нужно Владимиру Васильевичу. На этот раз он сказал ныне здравствующим:

— «…Если конструкция должна удовлетворять с га условиям, а выполнено 99, то как бы эффектно не выглядело решение, конструкция не…»

Далее усопший приводил многочисленные примеры корабельных аварий, причиной коих…

— Не понимаю, — шепнул Азизову Линчевский. — Мы что, уже выполнили план квартала?

Азизов пожал плечами.

— Просигналь по цепочке Добрыне. Какой на сегодня показатель.

Покачка стола разбудила начальника планового отдела Добрыню Никитича Богатырева. (Добрыней назвали его веселые родители. Согласитесь, читатель, что вы на их месте не устояли бы от такого соблазна). Щуплый «витязь» принял тихий сигнал и потер лысинку: «Говорить ли?» И надев очки, только по привычке справился с лежащей на коленях сводкой.

«100,2 %», «100,2 %», «100,2 %» — прошелестело по ряду.

— Все ясно. План сверстан. Бедняга Нетотов! — неслышно воскликнул Линчевский.

Тем временем незримый, но активный, Алексей Дмитриевич уже анализировал причины кораблекрушений в Бермудском треугольнике. Просто, словно он обрывал листы капусты с кочна, гениальный старик снимал тайну за тайной с загадочного региона. Мистический туман рассеивался на глазах членов техсовета — гибель судов предопределялась и уже, так сказать, была запрограммирована за чертежными столами невнимательных к «мелочам» проектантов.

Васькин сидел в каменной неподвижности, закусив нижнюю губу. Когда речь зашла о Бермудах, он с ненавистью глянул на серое лицо, висевшее на стенке. «Ну, вас. Я-то здесь причем? Скучно мне», — словно бы ответил Васькину престижный старик с фотографии.

— Нельзя ли нам вернуться к обсуждению проекта Рюрика Федоровича, — засверкал глазами Нетотов. — Это план нашего отдела…

Вдруг… Все разом оглянулись на дверь — словно выбитая тараном, она с ударом врезалась в стенку. На пороге выросла Прасковья Ивановна Дудкина. К грязному халату она прижимала черные пакеты, в каких держат фотобумагу. Подойдя к столу Владимира Васильевича с грозной бесцеремонностью, она хлестанула сперва одним пакетом, затем другим о зеленое сукно, словно бы раскрывалась козырями.

— Вот тебе, Володя, за все твое доброе платят люди.

Она всхлипнула с кряком и, разом прикончив расстройство, встала — руки по швам.

Члены техсовета тревожно — «Не дурные ли вести из Главка?» — наблюдали за Владимиром Васильевичем. Он вскрыл пакет и, утонул в жадной внимательности. Изумлялось, выражало растерянность, сменялось злобой его лицо…

— Заседание технического совета закрываю, — молвил он, не отрывая глаз от машинописного текста.

— А как же с проектом? — спросил Нетотов.

Ответа не последовало.

Покидавшие кабинет начальники многозначительно показывали друг другу глазами в немоте на поглощенного чтением директора.

— Кто? — спросил Прасковью Шкуро, оторвавшись от текста, и… увидел сидящего в углу Нетотова.

— Вам что? — грубо спросил Шкуро.

— Владимир Васильевич. Я задержался. Я так не могу работать. Этот фарс с кожевниками…

— Я сейчас в Главк. По личным вопросам я принимаю…

— Сегодня, — договорил Нетотов. — Но план одного из ведущих отделов ЦКБ не мой личный вопрос. Вы несете не меньшую, а большую ответственность! — с решительностью человека, которому нечего больше терять, произнес Нетотов.

Шкуро вложил машинописные листки в черный пакет и убрал его в ящик.

— Садитесь, — Смягчился он из осторожности. — Нет ближе. Вот сюда, — указал он место вплотную к правому торцу своего огромного стола.

— Я вас слушаю.

Главный взял чистый листок и с автоматизмом рассеянности начал что-то на нем рисовать.

Всеволод Васильевич стал докладывать о чинимых отделу помехах.

Шкуро скучал, продолжая работать карандашом.

— Смирнова с Берманом я вообще не вижу на рабочих местах. Я прошу вашего вмешательства и совета, — закончил Нетотов.

— Всеволод Васильевич, Что можно посоветовать вот этому зайцу?

Директор, не выпуская из руки, показал Нетотову свой рисунок. На зайца в углу забора смотрели стволы ружей.

— Сам попал в такое положение, сам выкручивайся! — отрубил Шкуро.

— Разрешите, — протянул руку к рисунку Нетотов.

— Не разрешу, — ответил Шкуро и спрятал рисунок в дальний от Нетоиова ящик.

— Как вы думаете, — заходил он по кабинету, — придется ли по нраву руководителю учреждения начальник, который не может справиться с обстановкой в отделе и перекладывает свою работу на директорские плечи?

Нетотов слышно сопел от ненависти.

Шкуро остановился.

Оба молчали.

— Так вот. — Нетотов встал. — Я не подам вам заявление об увольнении.

Он вынул из кармана бумажку, снова ее спрятал и вышел, громко прикрыв дверь.

Шкуро брезгливо посмотрел ему вслед и сел в свое кресло.

— Выкладывай. Не упускай ничего, — приказал он Дудкиной.

Та рассказала все о событиях вчерашнего вечера.

— Он? — показал на дверь Владимир Васильевич.

— Непохожий вроде. Тот в очках, худощавенький, лет на сорок.

— «В очках, худощавенький, лет на сорок». Немного же мы знаем о своем…

Он хотел сказать «заклятом враге», но поостерегся. Полностью он не доверял даже Прасковье, замаскированной родственнице. Все знали об этом в 11-ом КБ и он, Шкуро, знал, что все знают, ко все и он добросовестно играли в игру: «Знать не знаем, слыхом не слыхали».

Владимир Васильевич выложил на стол черный пакет, плотно уселся в своем кресле и начал обдумывать свое положение.

«У-у-у! Щелкоперы проклятые!» — гневно покосился он на пакет.

Что это? Откуда это он?..

Вспомнился школьный спектакль. Он был потный ог подушки на животе, подложенной под зеленый сюртук, от жирного грима. Мешала картофелина пластилинового носа, наклеенные седые брови. Было тесно, неудобно… Как сейчас.