Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

— Ия экспонат в коллекции Шкуро?!

— М-да. Вы не из тех, кто понимает с полуслова.

Линчевского распирала непонятная Сашину радость.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление.

Шкуро держал в каждом отделе престижного конструктора, которым «пугал» начальника отдела. Таким был Сашин (он понятия не имел об этом) в отделе Линчевского. Нестрашное «пугало» вполне устраивало Олега Георгиевича. Так возник парадоксальный симбиоз начальника с «подбивающим клинья». Но… чем черт не шутит и бдительный Линчевский все же внимательно следил за стрелкой равновесия.

Недавно Игорь Игоревич опять испортил отношения с директором. Чудак Сашин восстал против асфальтирования дорожек в зеленом дворе ЦКБ. «Конкурент» пускал пузыри, тонул, так сказать, в своей луже справедливости. Вот в таком взвешенном состоянии и нужно держать Сашина, а совсем его топить нету никакого резона. Он работяга, наивен и его немного жаль по-человечески.

— Шеф вас не уволит. Он поручит это сделать Глушакову, — не удержался от жестокой шутки Линчевский. — В том случае, если вы от отчаяния, в пароксизмах справедливости, выстрелите кляузой в Главк. Но вы не опасный. От вас можно ожидать только лобовой атаки. Она уходит в песок. Вы нужны нашему «контр-адмиралу», как умница, творческий инженер. Главный стратег. Нужно иметь резервы. А ну как ЦКБ навалят настоящее дело?

— Вот прогонит меня Главный, станете начальником отдела, — не церемонясь, прощупывал мнимого конкурента Линчевский.

— Этого никогда не будет! Вы на голову выше меня! — очень искренне и даже с некоторым жаром воскликнул Сашин.

— У вас есть передо мной преимущество, — как в открытой игре взвешивал шансы Линчевский.

— Какое?

— Вы Игорь да еще Игоревич, — улыбнулся Олег Георгиевич, довольный очередной покупкой и тем, что разведка обнаружила небоеспособность противника. — Как у вас с этим прибором? Когда защищаетесь? О вашем тормозе можете не рассказывать, знаю — там о’кей.

— Не клеится с прибором, Олег Георгиевич.

Линчевский сел перед доской кульмана скромно, не разыгрывая маэстро.

Сашин встал за ним, опершись на спинку стула.

— Смешно, но не приходит в голову, как закрепить эту струну из инвара, — посетовал он на себя. — Так чтобы просто.

Оба помолчали.

— Игорь Игоревич, вы в более выгодном положении, — у вас было время разобраться, да вы и не нуждаетесь ни в чьей помощи, — и, повернувшись к Сашину он посмотрел на него серьезными, умными глазами. — Я, как всегда, начну говорить глупости… А если так? — и он деликатно, на полях чертежа, стал рисовать конструкцию.

Сашин знал его манеру «с ходу» давать варианты которые чаще всего оказывались липой. Наблюдая за карандашом своего руководителя, он мысленно вскрывал один недочет за другим.

— Легче всего давать советы, — заговорил Линчевский. — Совет прошел — советчик наживает моральны:! капитал, предложение неудачно — оно скоро будет забыто, а советчик уйдет в тень. Вот если так, Игорь Игоревич?

— Так не пойдет, Олег Георгиевич.

— Не пойдет, — вяло согласился неупрямый Линчевский и начал засыпать на стуле.

— Вы человек честный, простодушный. Я отдыхаю с вами… — бормотнул он.

Холодно и невесело стало Сашину от такой откровенности.

— Не смущайтесь, пожалуйста. Простодушный, это не значит — недалекий. Наоборот. Это черта увлеченных, смекалистых. Избирательно смекалистых в своей, иногда узкой сфере. Суворов, например, сильно схватывал в военном деле. И не умел во дворцах. Кричал петухом. Зачем? Разве так можно достичь цели?

Сашин сел и сердито стал стирать резинкой неудачный вариант крепления струны.

— Странная вещь! — удивился в мнимом полусне Линчевский. — Мне сорок шесть, а у меня психология мальчишки Я не стал старше. Жизнь, в которой я живу, вроде бы уже настоящая, серьезная, как была у наших пап и мам, а я словно бы живу «понарошку». Ничего не изменилось. Игра. По-прежнему. Только сверстники стали грузными и полуседыми. Та же борьба за первенство, за победу, успех. Я слушал недавно Амосова. Вы знаете Амосова: крупнейший хирург, кибернетик, депутат, писатель — фантаст, кумир молодящихся пенсионеров, потому что пропагандист здорового долголетия и так далее. Фантастику я не перевариваю, выдумать можно что угодно. Но вот лекция была такая, что хотелось, порой, ущипнуть себя за ляжку — не сон ли? Евгеника, по Амосову — прекрасная вещь! Лидерство — прогрессивное начало всего живого, свойственно человеку, как биологическому виду. Карьеризм — это совсем неплохо. Вам скучно?

— Про Амосова не скучно, — невнимательно бросил Сашин; он быстро набрасывал сейчас вспомнившийся тип крепления. — Нет, не то, — схватился он за резинку.

— Не то, — с прищуром, издалека, глянул Линчевский.

— Паруса, пираты, — совсем не к месту продолжал он. — Я и теперь люблю читать про путешествия, изобретательных злодеев…

Сашин работал, не прерывая своего нестандартного начальника. Своеобразием своим он даже импонировал Сашину.

— Читаю Чичестера. Это который один, вы понимаете — один! — на шлюпке совершил кругосветное путешествие. Это вам не качка на Черном. Это какие-то там ревущие широты, мыс Горн. Чичестеру было не легче от того, что для нас с вами мыс Горн — географическая абстракция. Вздымаются горы черной воды, светлоржавой на вершинах, с серой, злой пеной на гребнях. Его несет на реальные, настоящие скалы. Игра в смерть…

Сашин читал Чичестера, книжка в очередности ходила в отделе, и его не очень сейчас трогала патетика — не искусственная ли? — Линчевского. Мирный, негероический Сашин не совсем понимал — зачем все это было нужно Чичестеру? И, сейчас, Линчевскому.

— Читаешь какого-нибудь Ньютона, Винера, — нудил Линчевский, — и диву даешься — какая ерунда их порой занимает. Например, под каким углом держать форточку при сильном ветре. Как утишать радиоприемник при помощи диванной подушки… Чичестер, когда шлюпом управлять было совершенно бесполезно, обдумывал, как получше, оптимальнее закрепить бечевку у падающей полочки…

Линчевский сейчас говорил отстраненно. Его занимало теперь место на ватмане, где струна беспомощно повисла над белым стертым пятном. Сжавшись телом, как кот на мышь, он смотрел сейчас на это пятно. Затем расслабился и впал опять в свою полудрему.

— Вы смотрите картины с Чингачгуком, югославом-культуристом? — лениво спросил он.

— Этого еще мне не хватало, — огрызнулся Сашин: с Линчевским можно было быть почти грубым — он не обижался.

— Я не пропускаю ни одной. Интересные там люди…

— На что уж интересней.

— Интересные! — совсем проснулся Линчевский. — А этот индейский вождь — черт с ним, что это вампука, надо перестраиваться — величественный, в пеоьях, с серьгой в носу… с серьгой в носу… серьгой..