Олег Батлук - Мемуары младенца (сборник)

У тренера в руках оставался последний значок. Он в задумчивости крутил и вертел его, не глядя на меня. И вдруг тренер сделал неловкое движение, значок выскользнул у него из пальцев, упал на пол, покатился по нему и прикатился прямо мне под ноги. Как в кино. Не в очень хорошем.

Я машинально поднял значок. На секунду замешкался, разглядывая его у себя на ладошке. Это был значок третьего юношеского разряда, самого маленького. Вся моя бесприютная клоунская карьера в спорте промелькнула у меня перед глазами. Тогда, в первом классе, я все-таки понял маму правильно. Это был цирк, попытка удержаться на ножах.

Я быстро опомнился и протянул значок тренеру обратно. Тот сделал движение рукой к значку, чтобы его забрать, но вдруг осекся и заметно обмяк, словно у него внутри лопнул какой-то туго натянутый канат. Тренер долго смотрел на мои алкоголические, выгоревшие за восемь лет на солнце треники, на гигантские градины слез, стоявшие в моих глазах. Потом вздохнул тяжело-тяжело, махнул рукой и сказал:

«А, ладно. Оставь себе».

Так я вошел в элиту мирового спорта.

Несправедливость по отношению к другим часто переносится труднее, чем несправедливость по отношению к тебе самому.

В нашей спортивной конькобежной секции ребята разного возраста пользовались одной большой раздевалкой спортшколы. И там, в этой уродливой миниатюре Советской армии, царила дедовщина. Двадцатилетние парни возвращались после срочной службы и кошмарили старшеклассников. Нас, среднюю школоту, не трогали.

Особенно страдал один парнишка. Они прозвали его Грушей за круглое лицо. Груша любил эту злосчастную конькобежку, много занимался. «Деды» часто унижали его в нашем присутствии. Гаденько, по-мелкому. Заставляли нюхать свои носки, выкидывали все его вещи в женскую раздевалку, вынуждали стоять в трусах, пока они сами не переоденутся. Скажу, наверное, страшную вещь: лучше бы били. Смотреть на это было невыносимо.

Больше других усердствовали два добрых молодца. Если их жертва и напоминал лицом грушу, то сами они – репу, простую, распаренную. В нее им так хотелось вломить каждый раз, когда они издевались. Эти двое недавно пришли из каких-то героических железнодорожных войск. Оба мужественно воевали с рельсами и шпалами где-то в Московской области. Две репы входили в число лучших воспитанников спортшколы. У каждого был первый взрослый разряд. Им доставалась самая лучшая амуниция. Репы щеголяли в ослепительно-белых новеньких комбинезонах с красными полосками на ляжках. Они напряженно соревновались друг с другом, кто первый получит звание кандидата в мастера спорта, заветный КМС. Вся спортшкола, да что там, все спортивные функционеры района следили за их противостоянием. Репы получали кубки и медали, а в перерывах между триумфами затыкали нос Груше своими носками. Так бывает.

Ни функционеры, ни репы, ни тренеры ни разу не вспомнили, что у нелепого Груши тоже был первый взрослый, на секундочку. Пару раз дома перед сном я тихонько плакал от несправедливости в подушку. За него. За Грушу. От самого Груши за эти годы я не услышал ни звука…

Однажды на общегородских соревнованиях обе репы в ослепительно-белых комбинезонах живописно упали на своей коронной дистанции. Даже красные полоски на ляжках не спасли.

У одной репы от падения комбинезон торжественно треснул на жопе и разошелся по швам чуть ли не до гланд.

А Груша в своем потрепанном трико завоевал золотую медаль.

И первым в нашей спортшколе получил заветное звание кандидата в мастера спорта.

Когда в детстве и раннем отрочестве я занимался в районной конькобежной секции, мы все как один мечтали о тренировочном выезде на искусственный каток стадиона «Динамо».

Не потому, что там прекрасный лед, а у нас в районе, на окраине, с вековыми разломами и чуть ли не рыбацкими лунками. И не потому, что там каток только для конькобежцев, и ты мчался свободно и беспрепятственно в закат, а у нас приходилось лавировать между хоккеистами, фигуристами, детьми, моложавыми дедульками враскоряку и чуть ли не рыбаками.

Нет, вовсе не поэтому. А потому, что на катке стадиона «Динамо» за стеной мужской раздевалки сразу начиналась женская, и в этой тонкой фанерной стене было проделано незаметное, но весьма технологичное отверстие…

Мы ехали на «Динамо», как в Амстердам. Хотя это было советское время, и про Амстердам мы знали только по слухам. На «Динамо» мы, юниоры, показывали свои лучшие результаты. Тренеры удивлялись. Даже самые отъявленные черепахи разгонялись до отрыва панциря.

На самом деле все было просто. Мы ехали быстрее, чтобы поскорее попасть в раздевалку, к заветному отверстию. Правда, время окончания тренировки от нашей скорости никак не зависело. Наш мозг, атакованный юным тестостероном, функционировал неадекватно…

Милые дамы в своем представлении о нас, мужчинах, наверняка полагают, что подглядывать за ними – дело хоть и мерзопакостное, но простое, и для этого много ума не надо. А вот и нет. Опровергаю. Для этого надо много ума. Например, в нашем случае приходилось проявлять смекалку, так как для коллективного вуайеризма существовало одно внешнее препятствие. Дело в том, что в общей мужской раздевалке переодевались также и тренеры. При них мы, конечно, не могли позволить себе такой явной разнузданной порнографии. После тренировки тренер обычно приходил переодеваться чуть позже нас, минут на пять. Именно это время и было в нашем распоряжении. Эротический портал открывался ненадолго, поэтому далеко не все желающие могли прикоснуться к прекрасному через отверстие в стене. Тут нам и пригодился наш мозг, пожалуй, впервые в жизни. Мы научились договариваться и придумали систему. На дворе – перестройка, люди записывались в очередь к прилавкам. Мы же записывались в очередь к нашему заветному технологическому отверстию. Твоя очередь могла наступить и через месяц, и через два: за пять минут видеосвязи с космической станцией в открытый космос успевало выйти всего несколько человек. А нас в группе было под тридцать.

На улицах в лицо прохожим уже дышала весна, воробьи купались в лужах, подошла моя очередь. В тот день, уходя на тренировку, я как-то по-особому, тепло и сердечно попрощался с домашними. Еще бы, вечером, после припадания к технологическому отверстию, я должен был вернуться уже мужчиной. Я смутно помню тренировку, возможно даже, я просто в задумчивости ходил по глубокому снегу в беговых коньках. Хотя нет, это слишком сильный образ, в этом случае меня бы вернули на лед. Но ощущения от того дня были именно такие. Все вокруг стало обещанием, прелюдией. Деревья шептали «сегодня», мартовские коты, приподнимаясь со своих кошек, подмигивали мне, мурлыча «добро пожаловать в клуб», даже милиционер у метро, как мне показалось, заговорщицки, по-отечески посмотрел на меня.