Михаил Колосов - Похвала недругу

Неваляйкин встал, потянулся:

— Бюрократы проклятые, каждого надо уламывать, объяснять, просить. О, народ! Сувениры, сувениры!..

Вспомнив что-то, Неваляйкин вновь схватил телефон и стал неистово накручивать диск:

— Жилищная комиссия? С вами говорит член Союза писателей, член Литфонда, член секции, член комиссии по наследству Хряпкина лауреат Неваляйкин. — Изложив в самых печальных красках свою беду, он резюмировал: — Так, вот, у нас с женой три комнаты. Сами понимаете, в такой обстановке, при таком несчастье… Нас двое… И горе… Нам бы улучшить… На пятикомнатную. Нет, вы меня не поняли. У нас ничего не увеличилось, ничего не освободилось: теща жила в другом городе. У нас? У нас горе, понимаете, несчастье, беда, трагедия. Неужели это так трудно понять и войти в положение?! Значит, нельзя? — Неваляйкин бросил трубку и заходил вокруг кресла. Потом остановился, поддел растопыренными пальцами свою львиную гриву, вздыбил ее и воскликнул трагически: — Боже мой! Какие черствые люди! Люди-и, куда мы идем!

Неваляйкин просмотрел одну газету — швырнул ее на пол, другую — скомкал, запустил ею в дальний угол.

— Черт знает что такое! И после этого они будут утверждать, что не поддерживают групповщину? А где Неваляйкин? Где, я тебя спрашиваю? — обратился он к обескураженной жене. — Вон, посмотри: интервью от того, интервью от другого… «Что мы пишем», «Как мы пишем», «Над чем работаем». А где Неваляйкин? Скажешь, это все квассики? А кто их «квассив»? Откуда читатевь узнает обо мне, если ни одного моего интервью не опубвиковано? Ну, вадно!.. Я сейчас задам им жару! Мивочка, подай, дорогая, тевефончик… Спасибо…

Неваляйкин решительно набрал номер, откашлялся, выпалил в трубку:

— Хрум Хрумыч, что же это делается? Значит, все есть, а Неваляйкина нет? Где Неваляйкин? Отнюдь не пьян… Всерьез спрашиваю. Где, где? Это, конечно, шутка, я юмор уважаю, особенно сверху. Ну а если все-таки всерьез? Где Неваляйкин? Дома? Да, я дома, верно… Но я не в этом смысле. Почему вы меня игнорируете? Каким образом? А вот таким… На днях был опубликован некролог, под ним пятнадцать фамилий, а Неваляйкина нет. Почему? Я что, против? Я бы с удовольствием подписался под любым некрологом. Так нет, все это делается как-то келейно. Или: вот вы печатаете интервью. А где Неваляйкин? Как мой читатель узнает обо мне? По рассказу? Нет, он хочет большего! Кстати, рассказ, который был с таким трудом вами опубликован, получил колоссальный резонанс! Идут тысячи восторженных писем! Спрашивают, что можно еще моего прочитать, над чем работаю… А как я им всем отвечу? Меня просто физически не хватает. Что-что? Вы получили много ругательных писем и ни одного положительного? Странно… Это наверняка мои недоброжелатели, завистники… У меня их знаете сколько! Так где же Неваляйкин? Поймите меня правильно: я не о себе пекусь, это читателю нужно, это он требует: «Где Неваляйкин?» Имейте в виду: я буду жаловаться, буду… Как зачем жаловаться? Хочу интервью! Будет? Когда? Ваш корреспондент позвонит? Вот это другой разговор! Жду!

Неваляйкин положил трубку и недоверчиво покосился на телефон. Потом накрыл его широкой ладонью и потащил к письменному столу, водрузил на гору газет и журналов, локтем раздвинул в стороны клей, ножницы, выбрал из подстаканника черный фломастер, стал быстро набрасывать интервью. Когда зазвонил телефон, он был уже готов.

— Значит, так, товарищ корреспондент, — важно начал Неваляйкин. — В своем интервью я хотел бы осветить следующие вопросы. Во-первых, как я стал писателем? Отвечаю: случайно. Из-за моральной травмы. Я был последнее время профессиональным боксером. Бил на ринге налево и направо, вот-вот должен был стать чемпионом. Но тут нашелся негодяй, который побил меня. Сделав левой обманный финт, он правой саданул меня в челюсть снизу и своротил ее надолго со своего места, от этого я до сих пор иногда картавые. Лежа в Склифосовского и глядя в потолок, передо мной встал вопрос: «Куда идти?» На ринге бьют, там мне больше делать нечего. При такой психологической травме — сами понимаете!.. Решил податься в писатели! Почему не пошел в Большой театр? О, мой юный друг! Был… Но ведь там, оказывается, нужно уметь петь, иметь свой голос. А потом — стоять тет-а-тет с публикой! Это не по мне. Я люблю самовыражаться в тиши кабинета.

Как мне помогают мои боксерские качества в литературе? Скажу вам откровенно и честно: очень здорово! Более того, именно благодаря им я добился того, что имею: издания и переиздания, квартиру, дачу, машину. Что ни говорите, а спорт — это вещь!

Как я работаю? Вдохновенно! На меня не влияет ни погода, ни время суток. Ноги в корыто с водой я не ставлю и яблоки себе в стол не подкладываю. Все это чепуха! Когда я в работе, я хожу по квартире и диктую, диктую, диктую! Из меня прет, как из гейзера, когда в него бросят кусок хозяйственного мыла. Это надо видеть, как я работаю! Запоем! Нет, нет… Работаю запоем. О запое как таковом? Не надо… Читателю это не интересно. Метод диктовки считаю наиболее прогрессивным: это намного ускоряет процесс работы и до минимума сокращает количество орфографических ошибок в рукописи. Сам пишу только в самолете и в вагоне. Пишу только фломастером. Потом все равно передиктовываю.

Это мои ответы на первую группу вопросов. Тезисно, разумеется. Ваше дело — развить все это вглубь и вширь.

Теперь — во-вторых. Какие проблемы меня волнуют? Ох, эти проблемы, проблемы! Прежде всего — секс, то есть — популярно — любовь. Но мне больше нравится научный термин, звучит красиво: секс! Этому делу, можно сказать, я посвятил всю свою жизнь. Секс — мой конек, и я этим горжусь. Я всегда держу руку на пульсе жизни, а жизнь — это в конечном счете и есть секс. Все от этого, и все к этому. Вам понятна моя мысль? Хорошо. Уже в раннем отрочестве я был бит отцом именно за эту проблему. Совершенно верно: это была первая критика моих дел, но она была несправедлива, как и все последующие. Таким образом, секс в малом и в большом… Эту мысль в своем интервью я хотел бы развить философски. Первый рассказ мой «Секс на ринге» был посвящен этой проблеме. Затем я расширил тему в романе «Нокаут в сексе». Этот роман я потом переделал в сценарий, пьесу и в либретто. Секс, собственно, и сделал меня знаменитым. Была ли критика? Была, главным образом от моих жен. Ах, вы имеете в виду литературную критику? Не помню… Да, да, что-то припоминаю, кто-то обозвал меня сексуальным маньяком, но это не имеет значения. Проблемы сельского хозяйства? Как же, как же… Волновали! Мой роман «Любовь на ниве плодородной» отвечает как раз на многие вопросы, которые волнуют село: председатель любит доярку, доярка любит тракториста, тракторист влюблен в учетчицу, учетчица неравнодушна к инструктору райкома, инструктор тянется к практикантке и так далее.