Михаил Колосов - Похвала недругу

— Это я понимаю… Да, крепко ты на них обозлился, — сказал задумчиво Карпо. — Ну, и как же теперь с ними быть-то? Дустом травить?

— При чем тут дустом? К власти не пускать. А то ж они как за прилавком, как на работе лаются, так и дома.

— Значит, теперь ты их из своей жизни окончательно исключил? — поинтересовался Карпо.

— Нет, зачем же? — улыбнулся Илья. — Без них тоже нельзя. Они знаешь когда хороши? Когда к ней в гости приходишь. И то не часто, а так… Когда она поскучает, проголодается… Тут-то она тебя ждет! И такая ласковая, такая внимательная, такая… Ну, я тебе скажу, настоящий человек! Но опять же — не зевай, не задерживайся долго. Полюбились, помиловались и знай время — сматывайся побыстрее, а то схряпает, как та каракуртиха. Их нельзя приручать, их надо все время держать на расстоянии, как тигру — в клетке, тогда еще как-то можно с ними ужиться.

Карпо молчал, переваривал слова Ильи, не решив еще, как к ним относиться. Шутка — так вроде не шутка, а и серьезного мало. Если бы это говорил кто-нибудь другой, не Илья… Прикинул знакомых женщин — жену, дочь Клавку, свояченицу Марью, соседей. «С Ульяной живем уже лет пятьдесят — и ничего… Клавка? Ну, двое первых у нее были — так те сами обое пьяницы. Теперь же вот с Романом живет хорошо. Марья? Та, правда, часто шпыняет своего без дела… Ну и што? Живут же?»

Мысленно Карпо перебрал всех соседей на своей улице, заглянул во все хаты — и нет, не согласен он с Ильей.

— Нет, Илья, я с тобой все-таки несогласный. Есть же бабы и ничего себе?

— Может, ты хвамилию ее знаешь? — ехидно спросил Илья.

— Знаю! У Виктора Пухлякова. Ласковая бабенка попалась. Только и слышишь: «Витя, Витенька! Есть, наверное, хочешь? Что тебе приготовить, Витя? Витюсь, какую рубашку наденешь? Только гляди там с девочками не очень!..» И засмеется, чтобы Витя, значит, не обиделся, зальется, как колокольчик, как синичка предвесенняя.

— А я тебе скажу, — упорствовал Илья. — Виктор и сам подхалюзник хороший, умеет бабу улестить. Так што тут трудно сказать, почему она к нему ласковая, может, с им и нельзя иначе обходиться. Ну, ладно. Но это ж только одна-а-а на весь поселок! А остальные?

— У Вячеслава Назарова — тоже ничего бабенка, — не сдавался Карпо. — Чернявенькая такая вся, с челочкой… Сразу видать — культурная. И Вячеслав ее все по-заграничному кличет: «Польди, Польди». Шо оно означаеть, я, правда, не знаю, но она не обижается, а в ответ и сама его обзываеть: «Слава, Слава». Видишь, славит его! И опять же — улыбчивая.

— «Улыбчивая», — сказал Илья. — А жалится.

— Полинка жалится? — удивился Карпо. — Кусается?

— Да не, Вячеслав жалится, шо она его тиранит.

— Ну, и шо ж тут такого? — сказал Карпо. — Дело-то молодое, а он, видать, мужик с ленцой, вот она, может, и потиранит его когда-нито. Шо ж тут такого!

— Да не в том смысле, — сердится Илья. — Ругаеть она его. Тот, бывает, ночь-другую не придеть домой, она сразу думает черт знает шо, сразу начинает ругать: «Где был да што делал?» А он нигде не был и ничего не делал такого. На рыбалку ездил. Ну? А она после этого ему даже рубль на столовку не даеть, не то штобы там ишо што другого. А как жить человеку без этого?

— Брешет, — сказал Карпо. — Вячеслав брешет: какая это рыбалка без удочек? И насчет рубля — он же хочет, шоб она ему по рублю давала и в выходные дни. А какая столовка в выходной, когда он сидит дома и питается бесплатно? Тоже хороший прохиндей: хочет и борщ Полинкин съесть да еще и рубль получить!

— Ну, не знаю, — не сдавался Илья. — А тольки ему достается.

— А шо ты скажешь про Юрку Григорова? — продолжал Карпо перебирать соседей. — Вон хата его по тому порядку на самом краю стоит, зеленая? По-моему, у него баба — шо надо. Главное — молчаливая, а это, брат, для ихней сестры редкость, такое надо ценить. Другие — ля-ля, ля-ля, языком — што помелом: ля-ля, ля-ля. В мужчинский разговор встревають, а эта — нет. Ну?

— Ну, шо я скажу, — почесался Илья. — Сурьезная у него баба, правда, на людях никогда не скандалить, а шо там у них происходит внутри себя — не знаю, может, и они грызутся, как все нормальные люди.

— Внутри себя чего не бывает! — возразил Карпо. — А вот же посмотри, как Юрка ходит — всегда в чистеньком, в модненьком, в заграничных полушубках щеголяеть. Значит, заботится она об ем.

— «Заботится»! — усмехнулся Илья. — В полушубках, а худой! Ты погляди, какой он худой. «Заботится».

— Тут он сам виноватый, — сказал Карпо. — Дужа быстро бегаеть. Ты попробуй с ним идти — все одно ухекаешься и отстанешь.

— И сама она тоже негладкая, — продолжал Илья.

— Так то ж теперь мода такая, — не сдавался Карпо. — А потом я тебе скажу, люди бывают разные по своей конструкции: есть гладкие, а есть худые. Все зависит от конституции.

— Чего? От конституции? Давай вали теперь все на Советскую власть, она вывезет! «Конституция». Конституция у нас у всех одна. Понял?

— Да погоди ты, не кипятись. Я о какой конституции толкую? Об организме человека. В том смысле, што толщина его от харчей не зависит. Вон мой племяш, Василь Гурин, толстый…

— Ну, и ты думаешь, он от хорошей жизни такой толстый? — перебил Илья Карпа. — Он же сердце надорвал со своей говорилкой, она ж ему слова не даеть сказать. Он — «да», она — «нет».

— Значит, ты и Нинку его туда же? Она ж в очках ходит! — горячился Карпо.

— А чем она лучче других? Тольки што в очках, а пальцы в рот не клади. По всему ж видно, не сладко с ней твоему Василю, вот он и толстеет.

— Не, — крутит головой Карпо. — Нинка заботливая, она к Василевой родне хорошо относится, шутки его воспринимаете и готовить хорошо умееть, вкусно.

— Ну и што? — не сдавался Илья. — Это ж она нарочно все делает, нарочно закармливает его, как ото ты своего борова, а он жреть да хрюкаеть.

— Кто хрюкаеть — Василь?

— Да не, боров твой. Да и Василь скоро хрюкнет: у него уже нос утоп промеж щек, в поросячий пятачок превращается. Это ж она издевается так над ним.

— Выходит, значит, по-твоему, никому из нашего брата так и не пощастило в жизни?

— Ну, а может, скажешь — ты шибко счастливый? Ты вот прожил сколько лет, и, скажешь, никогда не ссорились?

— Как можно! — сказал Карпо. — Жизня — она, брат, не гладенькая хванерка, на ней попадаются и зазубринки.

— «Зазубринки». А если прикинуть, так тоже, наверное, сплошные ссоры да скандалы? И все она командует, во всем она права.

— Не! — не согласился Карпо. — Хорошее переважить. И командую в доме я, — сказал твердо Карпо, оглядываясь через калитку во двор. — Тут командир я!

— Ну, значит, повезло тебе.

Какое-то время оба сидели молча, курили, а потом переглянулись и засмеялись — вроде как нашли общий язык: один облегчил душу, а другой прикоснулся к чему-то новому для себя, что было для него до сих пор далеким, чужим и запретным.