Михаил Колосов - Похвала недругу

— Да нет же, все это не совсем так, — опять перебил я Черного. — Все, что вы говорите, все это буржуазная пропаганда. Муж и жена — это… Как бы вам объяснить? Ну, например, я — муж, а моя жена — это жена… Муж и жена — это семья, а чужой муж и чужая жена — это не семья. У них дети бывают… У мужа и жены. У тех тоже… могут быть, но то не в счет.

— Дети? Каким образом?! — удивился Рыжий.

— Пока не знаю, — Черный пожал плечами, а Козел заулыбался пошленько, приник к уху Рыжего и стал что-то шептать ему. Слушая его, Рыжий сначала брезгливо морщился, потом удивленно поднял брови, в глазах у него заиграли бесенята, но он тут же взял себя в руки, посерьезнел, зафыркал:

— Фу, какая отсталая цивилизация! У нас уже миллион лет как это дело поставлено на промышленную основу: дети производятся только путем инкубации. Это дает возможность регулировать народонаселение и, главное, никаких семейных дрязг и драм. Человеческая энергия, нервы используются только на благо всего общества, а не на личные свары.

— Это очень хорошо, — согласился я с Рыжим. — Семейные свары действительно отнимают много нервов, энергии и времени. Но… А как же без любви прожить? Любовь — штука хорошая! Отпустите меня, пожалуйста, — опять взмолился я. Вспомнил, что у нас на Земле к писателям доброе отношение, сказал: — Отпустите, у меня роман не закончен…

— С кем роман? — встрепенулся Козел.

— Да не «с кем», а «какой». Я пишу роман, я ведь писатель!

— Писатель? А это еще что такое? — опять удивился Рыжий.

— Профессия такая. Я пишу.

— Что пишешь? О чем?

— О жизни.

— А зачем о ней писать? Кому это интересно? Кто ее не знает? Кто это читать будет?

— Читатель.

— Читатель? Это что, тоже профессия?

— Нет. Читатели работают в самых разных сферах народного хозяйства.

— А когда же они читают?

— В свободное от работы время. Правда, многие ухитряются это делать и в служебное время.

— Им интересно читать о жизни? Они что, не видят ее сами, не ощущают, не знают?

— Ощущают, знают, видят и тем не менее — читают, — погордился я нашими читателями. — И чем толще роман, тем быстрее его раскупают.

— Странно. И много вас таких, пишущих?

— Тысяч восемь по стране наберется.

— Восемь тысяч не занятых в сфере материального производства! — воскликнул Рыжий. — И кроме того, эти восемь тысяч своими творениями отвлекают от производства еще миллионы так называемых читателей! Какое расточительство! — он обернулся к своим коллегам — сначала к одному, потом к другому. Те сокрушенно закивали головами.

— Но мы работаем в сфере духовного, мы создаем духовную пищу человечеству! — возразил я Рыжему. — Обогащаем культуру. Какая же это цивилизация — без культуры?

— Духовное создается только в момент духовного озарения. А такое озарение бывает очень редко, и его, такое озарение, нельзя превратить в профессию. Когда оно приходит — человек все равно выплеснет из себя то, чем вдруг озарилась, вдохновилась его душа, где бы он ни работал, чем бы он ни был занят, — назидательно внушал мне Рыжий. — А так… Ну-ка скажи мне, много ли у вашего брата шедевров?

— Шедевров? Шедевров, конечно, мало, у многих их совсем нет. Но…

— Что «но»? — перебил меня Рыжий. — Даже у классиков! Из всего их многотомья — много ли там шедевров?

— Есть! — уверенно сказал я. — Там есть! Одно, два, а то и три произведения у некоторых вполне можно зачислить в шедевры.

— Ну, вот тебе и ответ на мой вопрос. — Рыжий торжественно поднял свой волосатый палец: — А остальное?

— Вы неправы, — сказал я. — Остальные у них тоже хорошие вещи. И потом — иначе нельзя. Чтобы добыть золотинку, нужно вон сколько земли перелопатить. У нас говорят: чем больше молока, тем больше сливок.

— В том-то и беда ваша, что вместо сливок вы очень много производите сыворотки. Ну, ладно, дело ваше, — Рыжий отвернулся, потеряв ко мне интерес.

«Хвастается своей цивилизацией, а сами еще в шерсти, как обезьяны», — подумал я, а вслух, чтобы не злить их, сказал:

— Может, вы и правы… Отпустите меня, пожалуйста, вы же хорошие, цивилизованные…

— Какой подлый, коварный и двуличный тип! — Рыжий покрутил кудлатой головой. — Думает одно, а говорит другое.

— Простите… Это просто привычка такая…

— Откуда?..

— Да… У нас так как-то уж повелось… Напишет кто плохую книгу, а ему в глаза говорят хорошо, а за глаза — плюются.

— Зачем же так делать? Это же нечестно!

— Чтобы не огорчать человека, не обижать его. Из такта. Культурный человек у нас никогда не будет в глаза другому говорить плохие слова, тем более правду. За глаза — дело другое.

— Боже! У них все наоборот! — воскликнул Рыжий. — А насчет нашей шерсти, так это, братец, не «еще», а «уже»! Это достижение наших ученых. Благодаря тому, что на нас выросла шерсть, мы высвободили огромные ресурсы, мы сохранили свою природу — и животный, и растительный мир. Мы совершенно ликвидировали так называемую легкую промышленность: нам не нужна ни верхняя, ни нижняя одежда. Мы на этом сэкономили огромные сырьевые богатства нашей планеты.

— И самое главное — у нас нет очередей ни за шубами, ни за дубленками, — съехидничал косоглазый Кощей и захихикал. При этом нормальный глаз у него смеялся, а косой смотрел сердито, не моргая.

Я не стал спорить с Черным, так как, чувствую, Рыжий сейчас отправит меня в фаршлабораторию, стал просить его:

— Отпустите меня, пожалуйста… У меня дети… Кляйн киндер, ферштеен?.. — почему-то перешел я на немецкий.

— Ферштеен, ферштеен, — сказал Рыжий и обернулся к Козлу: — Послушай, Козел, по-моему, это какой-то нетипичный тип, надо его…

— За борт? — обрадовался Козел. — И пусть летит!

— Нет, ты определенно переменился! — развел руки Рыжий. — Устал? Полетал вокруг Земли один сезон и совсем землянином стал! Такая туша, — указал он на меня, — свалится кому-либо на голову — что они о нас подумают? О, Козел, Козел!.. Если в тебе сейчас проснется угасшее миллион лет желание и ты побежишь к землянским девочкам, я уже не удивлюсь. Надо тебе, наверное, возвращаться на нашу Альфу-Бетту-Зетту-Центурионину.

— Зачем на Землю? — воскликнул обиженно Козел. — Я хотел его в космос выбросить, и все.

— Космос засорять? Ну и чем ты отличаешься от землян? Они только-только научились преодолевать земное притяжение, а уже околоземное пространство так заср… засе… засорили, что скоро будет к ним не продраться. Как после диких туристов на пляже. Отправь его туда, где взял, и… помой руки, — приказал Рыжий.

Свет погас, и я остался в темноте…

Очнулся я от холода, ноги совсем окоченели. Огляделся — лежу поперек балконной двери: голова в комнате, а ноги на балконе. «Чертов Козел, — выругался я, — не мог уж положить как следует. Трудно ему было до дивана донести».