Михаил Сендер - СКАЗКА О ТОМ, КАК МЕДВЕДЬ С КОЛЕН ВСТАВАЛ

Медведь настороженно наблюдал за этой мобилизацией, и всё больше убеждался, что лев планирует нападение на лес. В этом ему помогала жена.

— Ишь ты! Ходят-бродят тут у леса, твари коварные! — Пыхтела медведица. — Чего им тут нужно? — риторически спросила она себя, и тут же сама себе ответила: — Они хотят тут саванну устроить. Чтобы тут тоже лоси с барсуками спаривались, чтобы ползли сюда разные гады с болот, чтобы деревья наши родные повырубали… Не надо нам такой свободы! Этот лживый гривастый узурпатор тебе сказок нарассказывал про мир и дружбу, а сам вон уже шпионов подсылает, чтобы слабые места найти да напасть на нас ночью, пока мы спим. Ты не думай, он не успокоится пока весь лес ему не достанется. Думает, скоро нашим мёдом будут на саванне потчеваться… Не тут то было! Мы свой лес не отдадим никому. Мы ещё свой мыс вернём, на славу дедам нашим, что освобождали его от волка, которого они там у себя прикормили. И будет этот лев ещё радоваться, если всю саванну деревьями не засеем!

Медведь уже не спорил с женой. Даже понимая, что где-то она преувеличивает, слова медведицы грели его рассерженную и обиженную душу владыки, от которого все отвернулись. Ему снова хотелось встать с колен и вернуть свою былую славу и уважение. Однако медведь понимал, что они с зайцем и хорьком — не армия, и сами лес не отстоят. После инцидента с лисой, почти никто из зверей не хотел иметь с медведем дело, и ему сейчас как никогда нужен был сильный союзник. Размышляя о том, где его взять, медведь повернул взгляд на восток, где только начинало восходить солнце, и зародилась у него вдруг мысль, от которой у него по спине пробежал лёгкий холодок. Далеко на востоке, у подножья Чёрной горы, жил дракон.

Лиса вскоре обнаружила, что жизнь лесного зверя на саванне — не так проста, как казалась со стороны. Её наивная иллюзия о том, что лев ей построит новый дом, не сбылась, и ей пришлось возвращаться на ночь в свою нору у леса. Спалось ей там плохо. То дремля, то нервно просыпаясь, она с дрожью поглядывала на залитый лунным светом подступ к норе, за ареолой которого виднелись грозные очертания леса. Всматриваясь в темноту, и прислушиваясь к лесным шорохам, лиса вспоминала хватку медвежьих зубов, отобравших у лисы её главную гордость и ждала что вот-вот его силуэт появится в лунном свете, после чего её уже больше никто не спасёт. По ночам ей часто снились кошмары о том, как вокруг её норы вдруг снова стремительно начинает расти лес, и она оказывается в окружении мощных деревьев, в тени которых слышатся грозные шаги медведя.

Другим неприятным открытием для лисы стало то, что на саванне вообще нельзя было воровать. Даже совсем чуть-чуть. Лиса привыкла к тому, что в лесу все всегда что-то втихаря тащили. Все к этому как-то спокойно относились, особенно, если тащили свои у чужих. И только когда чужие воровали у своих, лесные звери злились и жестоко наказывали воров. На саванне же понятия «свои» вообще не было. Правила были одни для всех — от тушканчика до льва, и любое нарушение каралось одинаково строго, каким бы близким другом льва преступник не был. Звери саванны в большинстве своём исправно соблюдали все правила, никогда не лезли вперёд очереди, никогда не жульничали и не укрывали ничего. И если какой-то зверь где-то что-то нарушал, то рассказать об этом никому не мог, если хотел избежать осуждения и заявления. Поэтому то, на чём был построен относительно привилегированный уровень жизни лисы в лесу, теперь было невозможно. Лисе пришлось искать себе обычную работу и жить как все звери, у которых не было каких-то особых талантов.

Друзей на саванне лисе было найти непросто. Звери саванны относились к ней с лёгким недоверием из-за её вороватого характера. Многих смешила наигранная кокетливость, с которой лиса общалась с самцами. Самки поговаривали, что для бесхвостой дикарки (у бывших лесных зверей на саванне бытовала такая кличка) она ведёт себя чересчур самоуверенно, и даже вульгарно. Норка, выдра и бобёр, видя неспособность лисы приспособиться к культуре саванны, старались её сторониться, чтобы не допустить ещё большей ассоциации себя с бескультурным и убогим лесом, привычки которого они сами до сих пор до конца из себя не вытравили.

Из лесных зверей лиса общалась только с зайцем, который ей искренне сочувствовал, хотя про себя радовался, что теперь стал единственным любимчиком медведя, получающим все привилегии, которые раньше получала лиса. Лиса же пыталась хвастаться, как хорошо всё на саванне, и уговаривала зайца тоже присоединиться. Глядя на заросшую кустарником нору лисы, трудящуюся теперь в поте лица, пока заяц, лёжа в теньке, лениво похлёбывал дарёный медвежий мёд, эти уговоры не казались зайцу убедительными. Где-то внутри лиса тоже завидовала зайцу. Не только потому, что ему легко жилось, но и потому, что у него всё ещё оставался выбор. А для лисы дорога в лес была уже закрыта навсегда.

Уставший медведь с измученным сопением пробирался по уже давно заросшей тропе, ведущей к Чёрной горе. Некогда эту тропу проложили его медвежьи предки, но после появления у горы дракона, мало кто отваживался на неё ступать. Медведь никогда не видел дракона, но не раз слыхал о трагической судьбе тех, кто имел неосмотрительность зайти на его территорию. И хотя медведь был большим и сильным зверем, мысль о встрече с летающим и извергающим пламя змеем не могла не вызывать у него волнения. Вряд ли он бы отважился на эту авантюру, если бы не тот факт, что его отец некогда был наставником дракона. Ещё до рождения медведя, будучи маленьким ящуром, дракон жил в лесу под опекой Потапа, который учил его уму-разуму. Но в какой-то момент дракон был изгнан из леса. Более того, Потап строго запретил дракону и всему его роду когда-либо появляться в лесу. После этого дракон поселился у подножия Чёрной горы, став покровителем всех рептилий и владыкой гор. Медведь не знал, с чем было связано изгнание дракона, но надеялся, что это обстоятельство можно будет списать в прошлое и восстановить дружбу. И всё же его беспокоило одно воспоминание, когда Потап единственный за всё детство медведя раз упомянул дракона, ругаясь на залезшего без спросу в чужое дупло за мёдом сына. «Ну ты, ей-богу, как дракон: никогда не знаешь, что у тебя на уме!» воскликнул тогда Потап, врезав медвежонку под затылок.

Чем ближе медведь подбирался к Чёрной горе, тем больше и страшнее она казалась. Солнце уже садилось, становилось темнее и холоднее, и вокруг он всё чаще слышал шорохи, неразборчивые шёпоты и, как ему казалось, хлопанье крыльев. Вскоре он понял, что крыльями хлопали летучие мыши. Увидев его, они резко вспорхнули и всей стаей полетели к горе, вскоре скрывшись за её силуэтом. Медведь задумался, не придётся ли ему всю ночь обходить гору в поисках дракона, ибо где именно находится его логово медведь не знал. Вдруг силуэт одной из летучих мышей снова оторвался от силуэта горы и стал медленно разворачиваться в сторону медведя, как будто паря. Медведь ни разу не видел, чтобы летучие мыши медленно парили, но всё стало понятно, когда силуэт стал стремительно увеличиваться, и уже через минуту размах его крыльев, вдруг развернувшихся в вертикальную плоскость, словно паруса, заслонил половину горизонта. Медведь был ошеломлён огромным размером дракона и инстинктивно съёжился, ожидая, что дракон сейчас налетит на него и разорвёт на части. Но дракон степенно приземлился прямо перед медведем, сложил крылья и устремил свои узкие зрачки на непрошеного гостя. Поняв, что ещё немного пожить ему удастся, медведь выпрямился, нервно откашлялся и произнёс: