Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов

Так вот. Дежурю я однажды по номеру, дочитываю последнюю полосу. Вдруг открывается дверь, и входит редактор Лаптев. Весь какой-то взъерошенный, с ожиданием неминуемой неприятности на лице. С такими лицами, помню, партийно-хозяйственный актив на заседание бюро райкома приходил – разносы получать. С бюро всё ясно, там взгреют – не поморщатся, а здесь-то редактору с чего расстраиваться? Партийный секретарь я, что ли? Сижу, газету читаю, никого не трогаю. Номер подпишу – домой пойду.

– Что такое, Василий Кузьмич? – спрашиваю.

– Да ничего. Это я так, на всякий случай, к тебе зашёл, – отвечает Лаптев. – У нас в завтрашнем номере идет партийное обращение к труженикам района, так ты здесь внимательней… Дело-то серьёзное. Не дай бог, ошибка проскочит!

– Все будет нормально, Василий Кузьмич, – отвечаю. – Я же читаю, смотрю.

– Хорошо, если смотришь. Ошибок-то много?

– Да есть одна, – и показываю слово "Грудящиеся" (вместо "трудящиеся"). – Была еще парочка запятых не там где надо, но их уже метранпаж шилом сковырнул.

– И хорошо, что сковырнул, – говорит Лаптев. – Запятая, она хоть и маленькая, но всё равно ошибка. Большие неприятности может принести. За лишнюю запятую тоже, знаешь, по головке не погладят!

Покрутился Лаптев по цеху и ушёл. А я дочитал последний абзац и отнес полосу на правку. И уже через пятнадцать минут метранпаж вручил мне свежий оттиск.

– Так что подписывай, Серёга, быстрей – и в печать, – говорит мне этот хмырь с сапожным шилом. – А то мне домой надо пораньше, супруге обещал.

Я сверил оттиск. Смотрю, слово "Грудящиеся" линотипист заменил на "трудящиеся". Всё нормально. Можно и домой идти. Так бы и подписал полосу, если бы всё предложение до конца не прочитал. "Трудящиеся нашего района активно…" – это в одной строчке было. А "…поддерживают инициативу любимой партии" – в другую строчку линотипист отлил.

И вот читаю: "Трудящиеся нашего района активно поддерживают инициативу любимой Хартии…" Ну, дела! У меня аж левое веко задергалось. Выправляю "Хартии" на "партии" – и бегом к линотиписту. С претензиями. Мол, ты, друг, вообще-то на клавиши смотришь, когда строчки льёшь?

Линотипист как бы смутился, мол, не доглядел. Короче, под контуженного косит. Говорит, не взыщи, ошибся чуток. Но это, дескать, мигом исправлю!

Тут же отлил мне новую строчку. Я бегом к метранпажу. Откатал он новый оттиск, а сам чуть не буром прёт.

– Ты подписывай номер, подписывай! – орет метранпаж.- До утра здесь, что ли, сидеть? Мне еще на край поселка по темноте тащиться!

И вот он орет, а я ничем ему помочь не могу, пока полосу не сверю. Сверяю. И что же? Слово "трудящиеся" написано правильно, "партии" – тоже правильно. Даже в слове "района", и то все буковки на месте! А вместо "активно" – "аКивно" стоит.

Тут я чуть с линотипистом в рукопашной не сцепился.

Обращение трудящихся – дело серьезное. Центровой материал на полосе! За серьезную ошибку могут и из редакторов попросить. Не меня, понятно, но Лаптева подводить тоже не хочется. А здесь ошибка за ошибкой. И метранпаж озверел. Того и гляди, за шило всерьез возьмётся.

– Да нет, товарищ, – сквозь зубы ему говорю, – ты уж меня извини. Пока чистой полосы не будет, придется тебе здесь ночевать.

Говорю, а сам прикидываю, как бы половчей метранпажа стулом навернуть, если он на меня ненароком с шилом кинется.

А здесь Лаптев звонит:

– Ну, что, подписал номер?.. Нет?! Да что вы там, с ума сошли?! Первый час ночи! Завтра же конференция с утра, тираж отпечатать не успеют!

Это он больше с перепугу. У газеты тираж всего четыре тысячи экземпляров, может, чуть больше. До утра десять раз отпечатать можно.

В общем, строчку с "аКивно" линотипист в конце концов поправил, да и метранпаж спрятал шило в мешок, или куда он его там прячет. Подписал я газету в печать – и подался к неродному дому. Где-то в третьем часу ночи. Зато потом до обеда отсыпался.

Вот так, или примерно так, проходили мои рабочие дни в "Новой жизни". Но бывали и исключения. Там же, в Смирных, познакомился я с семьёй Алещенко – Пашей и Наташей. Тоже из романтиков: Паша вроде бы как музыкант, заместитель директора музыкальной школы. А Наташа – как бы журналистка со стажем, к тому же недоучившаяся студентка Литературного института.

На воспоминаниях о ректоре Пименове мы с Алещенко и сошлись.

– Между прочим, меня в институте Кассандрой прозвали, – со значением заметила она, едва лишь мы познакомились. И тут же принялась цитировать Волошина, разбавляя его Цветаевой. А может быть, и Ахматову читала – вперемешку с Гумилевым. Я их и раньше-то путал, а под таким напором и вовсе весь "серебряный век" забыл.

Вечером посидели на кухне за "Каберне", слегка перемыли косточки Вознесенскому, чтоб не задавался. Да лучше бы мы его не трогали! Не успел Паша вторую бутылку открыть, как Кассандру уже понесло.

– Это не стихи, а понтёрство! – вещала Кассандра на весь дом (это так в её устах слово "фрондёрство" звучало). – Нет поэтов в России! Был один – Петя Вегин, да и тот весь вышел. Такую поэмку в "Юности" начирикал – хоть в унитазе топи.

Я представил поэта Вегина, тонущего в унитазе, и мне стало не по себе. Называется, в гости пригласили! Хорошо, что магазины уже закрылись, не то бы топила поэтов Кассандра до утра. А так повещала, повещала, да и успокоилась.

Всё бы ничего, одно плохо: жить в гостинице стало невмоготу. Придешь, бывало, с работы, дверь откроешь, а в накуренной комнате топор висит. В четырёхместном номере шестеро сидят, в карты режутся. Мат-перемат, не до душевных газетных строк. И утюг у дежурной не выпросишь.

Через пару недель после моего приезда в Смирных разыскал меня по телефону Витя Ксенофонтов. Оказалось, работает он в Корсакове, в городской газете "Восход". Сказал, что вакансий у них пока нет, но возможно, скоро появятся.

– Наш корреспондент из отдела промышленности третий год собирается уехать на материк, да всё решиться не может. Но уедет, я думаю. Так что держись! Если что, я тебе позвоню, – обнадежил Витя, и отключился.

Словом, все хорошо, одно плохо: с жильём никакого просвета. Подумал я и пришел к выводу: пора уезжать. Когда ещё вакансия в Корсакове откроется!

В те годы устраиваться в газету было гораздо проще, чем теперь: в каждом областном (краевом) комитете партии имелся сектор печати, который курировал местные издания. Сел я за стол и написал штук восемь писем – в Хабаровск, Благовещенск, Омск, Барнаул… и еще куда-то. Мол, так и так, с детства мечтаю работать в вашем крае (области), идейно подкован, хотя и не член партии, но это дело поправимо, лишь бы Леонид Ильич нас и дальше ленинским курсом вел… Что-то вроде этого. Не совсем чтобы слово в слово, но приблизительно. Отправил письма по адресам – и стал готовиться к отъезду. В смысле, гадать на географической карте, откуда раньше всех ответят.