Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов

Звучало это тогда весьма убедительно.

Прошло пять лет, и повесть "Аквариум" была напечатана в альманахе "Сахалин", причем безо всякого трупа. Спасибо прозаику Анатолию Тоболяку (10) и тогдашнему редактору Сахалинского книжного издательства Саше Смирнову, сумевшим 'пробить' повесть для печати. Правда, увидела она свет с большим опозданием, поскольку написана была еще в 1981 году.

Пришло время, и Борис Репин лег в землю в центральной части России. Уехал в начале девяностых с Сахалина в Липецк, года три продержался – и на погост. Было ему тогда семьдесят один. Это ещё куда не шло. Вот Иван Белоусов, так тот в 67 умер. И тоже на материке – в Ставрополе, где в последние годы возглавлял писательскую организацию. А Николай Тарасов пока жив, рулит местной писательской организацией уже лет пятнадцать. Недавно и у него жизненный счет на седьмой десяток пошел. Но, может, еще успеем на этом свете встретиться?..

В 2005 году журнал "Сибирские огни" опубликовал мой рассказ "За триста долларов". Это вполне реалистичная вещь с одной фантастической деталью: чтобы отомстить своему литературному врагу Кадману-Порецкому, герой рассказа – литературный "негр" Митрохин – пишет очередную главу романа в определенном ритме, способном воздействовать на подсознание. Бедняга Кадман прочитывает эту главу… И далее по тексту: "Телефон у Кадмана молчит уже третий месяц. В ЦДЛ писатель Феликс Порецкий не заходит. В последнем номере "Литгазеты" знакомый мне критик вспоминает Порецкого и задается вопросом, куда же тот исчез".

По большому счету, деталь не такая уж и фантастическая. О том, что колебания определенной частоты способны воздействовать на человеческую психику, ученым было известно задолго до моего рассказа. А то, что древние молитвы содержат определенный ритмический код, служители культа поняли даже раньше, чем сожгли Джордано Бруно.

В рассказе есть ключевой эпизод, когда Митрохин вспоминает свою давнюю встречу в Корсакове с одним моряком, от которого и узнал об истинной роли ритма в тексте. Для читателя персонаж остается безымянным, а вот для автора это вполне реальный человек. В жизни моряка звали Александром Пастушенко.

Однажды после работы я заглянул в "Поддувало": так бичи называли буфет при ресторане "Корсаков". Согласитесь, неплохое название для питейного заведения, в которое каждое утро как сквозняком заносило похмельных морячков! Было еще одно местечко, где торговали в розлив – кафе с не менее колоритным названием "Ондатра". Да, а пивную в Корсакове называли "Диспетчерская", поскольку располагалась она на возвышении, с которого хорошо просматривалась территория порта.

В "Поддувале" я и встретил этого моряка – Сашу Пастушенко. История простая: списался с судна, решил отметить этот знаменательный факт в ресторане, увлекся… Ну, и загулял до последнего рубля. А дальше получилось все так, как в рассказе:

"Он приблудился ко мне, словно бездомный гений. Он сказал: "Я тебя не стесню, мне бы только до теплохода перекантоваться!" И попросил меня послать телеграмму во Владивосток, с просьбой прислать денег на билет… Я прожил с моряком в одной комнате неделю. Я делил с ним кров, чай и сигареты. Потом на его имя пришел денежный перевод из Владивостока, и встал на рейде нужный теплоход. И тогда я проводил моряка в порт…"

В отличие от своего литературного двойника, Саша не писал роман и не рассказывал мне за чаем удивительные истории о сейшах и кейпроллерах. Он был обычным поэтом-самоучкой, променявшим чад городов на свежий ветер морских просторов. Среди немногих его вещей хранилась тетрадь в 96 листов, куда он между вахтами записывал стихотворные строчки. В них он пытался осмыслить свою судьбу, со всеми ее галсами и частыми рифами. Была в стихах душа, однако явно не хватало стихотворной техники. Вечерами на старенькой "Москве" я помогал Саше готовить рукопись к печати, проще говоря, правил его стихи. Поэт собирался из Корсакова добраться до Владивостока и отдать рукопись в Приморское книжное издательство.

На третий день закончились деньги. Перевод из Владивостока ожидался к концу недели. Я занял десять рублей у Володи Черного, и мы дотянули до пятницы. Вечером Саша сходил на почту, однако перевода не было. В субботу утром деньги тоже не пришли. Из еды у нас оставалось на двоих полбанки зеленого горошка.

– Пойдем к ребятам на судно, почифаним, – вернувшись с почты, сказал Саша. "Чифанить" (или "чафанить") – словечко чисто наше – дальневосточное, и означает у моряков "поесть", "подкрепиться".

Мы отправились в порт. С десяток рыболовецких судов стояли у причальной стенки. Прогулочным шагом мы двигались мимо РС и БМРТ, читая названия: "Мыс Крильон", "Вайгач", "Шантар"… Вахтенные матросы с повязками на рукавах понимающе поглядывали на нас с деревянных трапов.

– Кажется, пришли, – сказал Саша, останавливаясь возле судна под названием "Капитан Седов". – Ребята говорили, нормальная "коробка": бичей здесь не обижают. Главное, пароль знать.

И решительно стал подниматься по трапу. Я двинулся следом.

– Вы к кому? – спросил вахтенный, заступая нам дорогу.

– К черпаку, – ответил Саша, конспиративно понижая голос.

– Понятно, – усмехнулся вахтенный. – Валяйте. Только смотрите, долго не засиживайтесь, а то кэп обещал после обеда приехать.

Мы поднялись на палубу и двинулись на камбуз. Грешным делом, подумалось: попрут нас сейчас из кают-компании с большим скандалом! Однако тамошний кок нашему появлению совершенно не удивился. Молча налил по тарелке борща, и даже как звать нас не спросил. Потом дал каши с тушенкой, а кисель мы и сами из чайника налили.

– Я же говорю, "коробка" что надо, – сказал Саша, по-хозяйски располагаясь за столом. – Главное, морскую традицию не забывают. А она, Серёга, проста как кнехт: хоть один раз, но бича накорми. Потому что завтра и ты можешь на его месте оказаться!

Субботу мы худо-бедно, но пережили, а в воскресенье опять пошли в порт. И снова нас накормили, не спрашивая, кто мы такие и что на чужом судне делаем. А потом Саша встретил в порту приятелей, и воскресный вечер мы провели в межрейсовом Доме моряков. Прямо как у Высоцкого:

Пью, бывает, хоть залейся:

Кореша приходят с рейса

И гуляют от рубля…

А в понедельник на Сашино имя пришел долгожданный перевод. Правда, надобность в нем уже отпала. В Доме моряков Саша узнал от приятелей, что один из БМРТ уходит на Владивосток и что на судно срочно требуется палубный матрос. В тот же день поэт устроился на траулер, а назавтра ушел рейсом зюйд-вест, столько-то градусов.

– Да я во Владике не задержусь: отдам рукопись – и обратно на Курилы, первым же судном. Мимо Корсакова не пройду! – сказал Саша, прощаясь. Улыбнулся из-под щегольских усиков – и ушел в порт. Унес тетрадку со стихами, а вместе с ней и свою судьбу.