Сергей Чевгун - Мои пятнадцать редакторов

В течение нескольких месяцев я был стахановцем умственного труда. День целиком уходил на районную журналистику, вечер и ночь – на художественную прозу. Спать ложился не раньше, чем часа в три, бывало, и до утра за машинкой засиживался. Писалось легко: мои герои жили рядом со мной, я лишь слегка подправлял их фамилии, лица и биографии. Тогда мне казалось, что этот нехитрый прием – максимальное приближение вымышленных персонажей к реальным лицам – придает литературным героям дополнительную энергетику. Турков жил в романе под фамилией Бурков, корреспондент Мирошников превратился в Милошникова, а замредактора Першков – в Вершкова. Понятно, никто из них об этом не догадывался, поскольку моего романа не читал.

Теперь, когда от большого романа осталась одна-единственная глава (см. газету "Советский Сахалин" за 1993 г.), самое время признаться: вредная получилась вещь! Натуральный сорняк в чистом поле советской литературы. Задуманный как пародия на соцреализм образца семидесятых, "Роман в стол" соединял в себе юмор, сатиру, иронию, гротеск, филиппику, памфлет… Сказывалось влияние М.А. Булгакова. Адрес главного героя – литератора Крутого – я уже не помню (сколько лет прошло!), а вот безумный графоман Тюлькин, вероятно, до сих пор живет там, куда я его поселил – под Крымским мостом. И вероятно, по-прежнему выбирается иногда подышать свежим воздухом.

"Вопреки слухам, ведет себя Тюлькин скромно, горькую не пьет и бобровых шуб по ночам с москвичей не снимает. На рассвете бедняга прячется под мост. Там он весь день лежит в холодке и читает подобранные на тротуаре газеты".

"Ваш роман вам принесет еще сюрпризы!" – эффектно процитировал из "Мастера и Маргариты" приморский поэт и журналист Ю.И. Кашук (11), возвращая мне рукопись. (Оказавшись в 1980 году во Владивостоке, я дал ему почитать "Роман в стол": хотелось узнать, что думает о моей прозе хороший поэт и вполне объективный критик). Добрейший Юрий Иосифович не угадал: никаких сюрпризов мне роман не принес, поскольку так и не был напечатан. Просто однажды роман исчез. До сих пор не знаю, как и где я его потерял, да и терял ли его вообще. В те времена и не такие чудеса случались…

А в общем, газетные будни в Поярково мало чем отличались от работы в Покровке или Смирных. Ирония, как и везде, была в газете не в чести, критика строго дозировалась и глубже дозволенного журналистские перья не копали. На излете застоя душно было в районной газете! Хотелось свежего воздуха, а где его возьмешь?

Поневоле куда-нибудь, да потянет.

Сказано – сделано. В мае 80-го я съездил в Благовещенск на областное совещание молодых литераторов, в июне – слетал в Москву на сессию. А в конце июля, уволившись из газеты, сел в поезд и подался во Владивосток. Тогда казалось: в большом городе и воздух свежей, и света больше.

Первым, кого я встретил во Владивостоке, был поэт Ю.И. Кашук. Тогда он работал в ТУРНИФ – Тихоокеанском управлении промысловой разведки и научно-исследовательского флота, заместителем начальника какого-то, трудно произносимого, отдела. Увидев меня, небритого и помятого, в коридоре Управления, поэт не удивился. Спросил лишь:

– С дороги? Откуда на этот раз?

– С Амура.

– Пойдём в "Серую лошадь", пообедаем. Заодно и поговорим.

C Кашуком я познакомился в 1972 году – на семинаре молодых литераторов во Владивостоке. Он вёл поэтическую секцию – вместе с И.З. Фаликовым и Б.В. Лапузиным, которого я знал по литературному объединению "Лотос". Впрочем, на преференции я не рассчитывал: привык надеяться лишь на себя.

Единственный, кто обратил тогда на меня внимание, был поэт Г.М. Лысенко (12). На семинаре (он проходил в читальном зале областной библиотеки) мы случайно оказались за одним столом. Поэт был хмур, явно маялся с похмелья, рассеянно слушал велоречивых "мэтров" и ждал перерыва на обед. Обратил внимание на лежавшие передо мной на столе рукописные странички, сказал без обиняков:

– Ну-ка, дай, посмотрю, – подгреб к себе стихи, выдернул наугад одно из них и быстро пробежал глазами. Потом вынул из кармана автоматическую ручку и начал быстро что-то писать в уголке страницы. Я с любопытством покосился на мелкие неровные строчки: "Необходимо дать в печати…" Вот это да! Если есть в жизни счастье, то в тот момент я ощутил его в полной мере.

– Держи. Может, в чём-то это и поможет, – сказал Лысенко, возвращая мне стихи. Здесь объявили перерыв, и поэт тут же исчез. Я же задержался: было любопытно дочитать недочитанное. "Необходимо дать в начале…" Оказывается, "в начале"! А я это слово как "в печати" прочитал. Значит, правильно говорят: человек видит только то, что хочет видеть…

Расстроенный, я дочитал строчки до конца: "Необходимо дать в начале образ грозы, тогда будет оправдано окончание стихотворения. Г.Лысенко".

Листок с этим необычным автографом хранится у меня до сих пор. Странно, что я не потерял его во время своих бесконечных переездов. Мелкие буквы, чернильные строчки… как давно это было! Уже тридцать с лишним лет как поэта похоронили, а память – вот она, рядом, только руку протяни…

Тогда, в 72-м, мои стихи руководителям семинара "не глянулись". Зато в 75-м, на очередном совещании литературного молодняка, мои стихи и похвалили, и напечатали, и на областном радио прочитали – вместе со стихами Т. Лазаревой, Т. Вассуниной и Р. Мороз.

В декабре 75-го Т. Лазарева уехала из Арсеньева в Новочеркасск. Года два я с ней переписывался, потом связь оборвалась. А Вассунина и Мороз до сих пор живут во Владивостоке. Раиса всё ещё пишет стихи и публикуется, Татьяна же как замолчала в девяностых, так и молчит до сих пор. Во всяком случае, ничего, кроме давнего и полузабытого, я у неё в Интернете не читал. (Но, может быть, всё-таки пишет, но не печатает?..)

– Могу устроить на судно вахтенным матросом, – пообещал Юрий Иосифович, выслушав мой рассказ об Амуре, железной дороге и ночлеге на морском вокзале. – Документы с собой?

– Со мной.

– Сейчас вернёмся в Управление, напишешь заявление… Всё будет нормально!

Мы пообедали и вернулись. Я написал заявление. Кашук подхватил листок и начал стремительно перемещаться из кабинета в кабинет, я мотался в кильватере. Не прошло и полчаса, как все необходимые визы были собраны. Мы сели на морской трамвай и отправились на мыс Чуркина – на НПС "Альба". Однажды это научно-поисковое судно бросило якорь на Видовой площадке и с тех пор его уже не поднимало – служило учебно-тренажёрным судном для будущих морских волков. Сюда c лёгкой руки Кашука я и устроился вахтенным матросом.

– Трёхразовое питание и крыша над головой: что ещё поэту надо? – философски заметил Кашук, когда мы возвращались с Видовой. – Ну, может быть, маленький стаканчик вина, когда жизнь вдруг покажется слишком хорошей… Стихов-то много написал?