Вячеслав Верховский - Я и Софи Лорен

Мы хвостом немножко повиляли, пока нас не втянуло в магазин. Так дрейфовал я в сторону прилавка…

Я выстоял! Я подошел к нему!

Вот, продавец! В клеенчатом переднике, в воде. В белом колпаке, на нем креветка.

Между мной и продавцом – большой аквариум. А в нем, завороженный, наблюдаю: сама она, моя живая рыба! Она купается, скользит – и не кончается!

Не скрою: то был исторический момент! Сжимая в кулачке все деньги в доме… Меня от счастья – просто распирает: вот сейчас! Вот сейчас я наконец-то стану взрослым!..

– Мальчик! – я очнулся. – Что тебе?

Казалось, что мне? Если мы стояли за одним. Конечно, рыбу! Но у них еще ассортимент, вполне широкий: рыба карп и рыба толстолобик. Ассортимент резвился под водой.

– Ты что, глухой?

А кулачок мой накрепко зажат, чтоб, не дай бог, не выпала копеечка. И я благоговейно:

– Мне живой… А все равно какой! Но только чтоб на два и тридцать шесть!

Она:

– Ага!

На глаз словила, уложила на весы – а по деньгам выходит рубль десять. Сразу две, на глаз, – ого, пятерка! Может, эту? А там же рыба разная, как люди. Опять на глаз – четыре сорок шесть! Ну что сказать? В этот день глаз был не на ее стороне!

На весы метнула пятую, десятую. Ловила, заморилась, вся в воде. В колпаке с креветкой, в этом фартуке. Меня всего трясло от возбуждения! Она ловила их практически вручную. Переполошила весь аквариум. Но той, что бабка мне велела, – все никак! И где-то через рыб не помню сколько, перегнувшись через водоем, так доверительно:

– Мальчик, мальчик, ты не прав!

Почти что шепотом.

А я же… Хоть я и был немножечко отсталый, ну чуть-чуть, в своем развитии, но по слогам читать уже умел. И вот, как оказалось, не напрасно! Углядев табличку на стене, я эту тетку тут же вразумил:

– «По-ку-па-тель всег-да прав!»

– Ыххх! – она выдала в сердцах. Но крыть ей нечем: я же покупатель! И рукой нырнула в свой аквариум. Мощно заявляя о себе, рыба колотилась, как в припадке… – Три пятнадцать! – бросив на весы. Смахнув обратно. Судя по всему, ей было плохо. Тут ее лицо пришло в движение, и она едва ли не взмолилась: – Давай я дам, какую уже дам!

Очередь мной стала тяготиться, вздыхать, переминаться с ноги на ногу…

А я ж послушный, в общем, несгибаемый. И чтоб ослушаться мне бабку – я и в мыслях! «Вот тебе два тридцать шесть – купи на все!»

Продавщица искушала как могла:

– Ой, подумаешь, сказала ему бабушка!

Но я за компромиссы не цеплялся. И тогда она берет меня в советчики:

– Ну тебе уже какую, я не знаю! Может, эту? – как партнеру по сотрудничеству.

– Лучше эту! – и я тыкал в проплывающую.

Она швыряла на весы. Нет, не она!

Не эта.

И не та.

Она так растерялась, по-серьезному: в ее жизни я присутствовал впервые! И вот тут ей, продавщице, на подмогу… А знаете, в очередях СССР были «наблюдающие очередь». Из активисток, склочного пошиба. Они сами шли, с хвоста. Чтобы пасти. Чтоб со стороны никто не сунулся. Наблюдают-наблюдают и… Пристраиваются. Чтоб себе вне очереди – хвать! И отвалить. А свежий наблюдатель тут как тут…

Она со всех сторон меня обгавкала. И, чтобы продавщице подыграть:

– Мальчик, часом, ты того, не идиот?!

Но я с блеском отпарировал:

– Ни часом, ни минутой, ни секундой! «Покупатель всегда прав!» – уже на память…

Очередь нагуливает ярость. Но пока насупленно молчит. Тут продавщица натурально извелась и, блуждая взглядом, вопрошает:

– Товарищи! – товарищи прислушались. – Чей это ребенок, не дай бог?! – но во мне никто не признавался. – Я щас кончусь раньше этой рыбы!

И вот тут ее прорвало, эту очередь, как дамбу, как плотину. И она уже, по полной озверев… Хотя прошло… Каких-то полчаса. Но напор стихии я держу:

– Мне чтоб рыбу… Чтоб на два и тридцать шесть!

Стоял я насмерть!..

Она перешерстила весь аквариум.

Неужели я ни с чем вернусь домой?!

Я же так хотел быть взрослым! Обломилось…

Мои раздумья прерывает крик:

– Есть! Мальчик! Два и тридцать шесть! – она вопит. – Очнись, ты слышишь?!

Очередь вздохнула облегченно.

Бабка знала: есть такая рыба!

И я при всех разжал свой кулачок.

Но я ж не знал, чем это обернется…

Домой я возвратился уже взрослым: живая рыба – это вам не булка.

А скажу, что я, когда родился, моим родителям… Вот, первая несправедливость в моей жизни: родился я, а подарили им. На день рождения. Детские весы, такие маленькие. Для новорожденных, выгнутым совком. Германия, а значит, точный вес. И назывались «Kinder-210».

Поначалу вешали меня. Потом смекнули, что я в весе набираю и без «Kinder» а и… Переключились на продукты. Страна была охвачена обвесом – но бабка спуску не давала никому. Ей говорили:

– Бетя, что вы ходите? Себе дороже, Бетя, для чего?!

– Дело принципа… – вздыхала моя бабка. – А дело принципа – живет и побеждает!..

Ну и вот. Бабка, наловчившись перевешивать, уложила рыбу вдоль… А не хватает. Не хватает ровно двести граммов! На тоже ровно двадцать шесть копеек! Уложила поперек – не может быть! И по головке гладит толстолобика, и так, и перетак – а недовес! Мы, затаив дыханье, наблюдали. Нацепила в доме все очки, сосредоточилась. Но толстолобик показаний не менял! А это ж «Kinder», немцы, точный вес…

Бабка тут же, боевая:

– Ахтунг, ахтунг! – в честь весов, что родом из Германии. – Нашего ребенка обманули!

И мы привычно стали собираться…

Вся семья, уже мы в полном сборе: значит, бабка, мама с папой, я и рыба – мы выдвинулись в сторону «Живой». Качать права!

Бабка всю дорогу нас подбадривала:

– Ох, я представляю, что щас будет!

Так я никогда не трепетал!

Народ опять торчал хвостом из магазина.

Продавщица как увидела меня… Узнала? А еще бы не узнать! Очередную рыбу выронив в аквариум. С ней сделалось… Вот тут уже загадка! Чтоб глубокий обморок – переживали на ногах? И сознания при этом не теряя?! Окаменела, выпучив глаза…

Человек, он на поверку очень слаб. И каждый ищет легкого пути. Она ахнула, вполне непроизвольно. И первым делом, чтоб уйти ей от ответственности, она тут же захотела утопиться. В этой рыбе! Прямо с головой!

Она хотела легкого пути!

И вот тут уже ввинтилась моя бабка.

Бабка разгадала этот трюк и:

– Ну уж нет! Утопиться вы успеете всегда! Двадцать шесть копеек за обвес! А потом, – великодушно разрешила, – уже можете топиться, на здоровье!

И мама эхом:

– Двадцать шесть копеек!

А папа у нас тихий, отстраненный. Но, больно дернув папу за рукав, бабка возвратила его к жизни. Запинаясь и бледнея, он:

– Да-да! Двадцать шесть копеек, извиняюсь…

Я и рыба, мы уже смолчали.

Продавщица толстолобиков и карпов помертвела, все как полагается. И лицом ушла в такую бледность, что…

И вот тут случилось непредвиденное. Продавщица, на одних губах: