Анатолий Трушкин - Кто на свете всех смешнее?

Большой мотает головой:

– Совсем нельзя, ни капли. Иначе смерть.

При слове «смерть» маленький опять тупо смотрит на большого:

– Двести граммов нельзя?!

– Нельзя. Смерть.

– А закусить хорошо?

– Не успею. Мгновенная смерть.

– Может, успеешь.

Большой мотает головой, на глазах у него слезы. Маленький сопереживает:

– Ну надо же! Вот это да!.. Где же ты такую заразу подцепил?

– После аварии. Печень пострадала.

– Понятно. – Маленький отступает на шаг. – Ты это, – говорит он, – дыши в сторону на всякий случай. Может, заразно.

– Да нет! Какое заразно? Не заразно.

– Не известно. – Маленький наливает себе немного, полощет рот... и проглатывает водку. – Не известно, что заразно, что не заразно. Кукуй в том году ногу сломал, его Витёк навестил – через день сам ногу сломал. Витька Игорёк навестил. Через день дорогу стал перебегать. Перебегал, перебегал... перебегал, перебегал... Перебежал. А ему с балкона на голову горшок с редким цветком.

– Ну и при чем здесь? – спрашивает большой.

– А чего хорошего-то? – спрашивает маленький. Он наливает себе с полстакана, печально оглядывает приятеля: – Может, ничего немного-то?

– Ну как ничего? Врач сказал: смерть.

– Врачи тоже люди... ошибаются. У соседа жену прихватило, он «скорую» вызвал. Те: «Отравление»! Часа два промывали ее, он продукты все из холодильника выбросил. Короче, у нее давление поднялось, они скорее уколы делать, не то вкололи, что ей можно, – у нее сыпь на руках выступила, температура сорок! Короче, она никого не узнаёт и заговорила вдруг по-немецки. «Ахтунг! Ахтунг!» И у соседа сыпь... по всему телу... и у врачей. Короче, у нее не отравление оказалось, а беременность.

Большой безнадежно машет рукой:

– Анализы показали – смерть!

– Ну и что? «Анализы». Могли перепутать. Знакомые в том месяце сына женили. Он с невестой за руку взялся, и не расстаются и день, и ночь. Молодые еще – дурь одна. Пошли с ней в поликлинику за справкой какой-то, а ей в карточку записали чужие анализы: склероз, грыжа, экзема. Малый заикаться стал. Потом разобрались, а он все равно чего-то заикается.

Большой безнадежно машет рукой:

– Рентген показал – смерть! Скелет-то мой.

– Ну и что? «Рентген». Рентген – он и есть рентген. А сколько случаев было: похоронят человека, через год откроют гроб – он животом вниз лежит. Вертелся, значит, – живого закопали.

Большого это не убеждает. Он не пьет.

– Ты Колю Горкина знаешь? – спрашивает маленький.

– Горкина?

– Да. Горкина Колю.

– Нет, не знаю.

– Ну вот! А чего же ты тогда? Тоже врачи ему: «Нельзя! Смерть!» Как-то стоим с ним... – Маленький вдруг обрывает речь, изумленно оглядывается. – Да тут же и стояли-то... И Горкин Коля говорит: «Двум смертям не бывать, одной не миновать». Налил себе двести граммов и принял.

Большой в сильном сомнении.

– Другой случай, – говорит он.

– Нет! – кричит маленький. – И совсем не другой! Тоже после аварии. Здесь же стояли! Говорит: «Не пить – для чего жить?» И двести граммов... для начала.

Большой боится поверить:

– Правда, что ли?

– Клянусь! – Маленький строг и серьезен. – Вот здесь же стояли! Буквально. Сказал: «Не пить – для чего жить».

Большой раздумывает. Маленький быстро доливает себе, чокается с ним, но не пьет, ждет, когда выпьет приятель.

Большой как заклинание произносит:

– Двум смертям не бывать, одной не миновать. – Выпивает и падает.

Маленький тупо смотрит на лежащего, говорит:

– Ни хрена себе!

И дальше не разобрать. Не то «горе-то какое», не то «вот и Горкин так же».

– Ну что, русский, загадочная твоя душа, не выпьешь ведро водки?

– Ведро и лошадь не выпьет.

– Лошадь не выпьет, а ты-то – русский!

– Ну и зачем мне?.. Ни с того ни с сего... Смысл какой?

– Смысла никакого нет.

– Домой приду как свинья, посуда вдребезги. Кому я чего докажу?

– Никому ничего не докажешь.

– Если бы ради какого-то большого дела...

– Именно что ни для какого дела. Просто так.

– Получается – всё против того, чтобы мне пить.

– Получается, что так. Ну, тогда извини.

– Стой! Вот когда всё против тебя, обязательно надо выпить. Давай ведро.

– Загадочный народ! Зато теперь никаких забот тебе.

– Самая теперь забота нам.

– Какая?

– Это тайна.

– Скажи.

– Это – русская тайна!

– Скажи, я никому. Какая тайна?

– Где достать второе ведро.

– Зачем?

– А вот этого даже мы не знаем.

Окошко регистратуры.

– Хочу сходить в Кремль.

– Сходить?

– Да.

– В Кремль?

– Да.

– Это вам к ортопеду.

– Нет. Я хочу крикнуть там: «Надо бы и нам жить получше!»

– Крикнуть?

– Да.

– Громко?

– Да.

– Это вам к ухо-горло-носу.

– Я мечтаю, что тогда всё повернется к лучшему.

– Мечтаете?

– Да.

– Что к лучшему?

– Да.

– Так вам к психиатру.

– Спасибо.

Все хотят слушать рассказы про миллионеров, и никто про нищих. И про жуликов интереснее слушать, чем про порядочных людей.

Почему?

Ведь в жизни все предпочитают иметь дело с людьми честными, и в глубине души всегда приятнее, когда поможешь нищему, чем когда тебе подаст миллионер.

А все-таки слушать интереснее про жуликов.

Застрельщик перестройки – это тот, кто ее начал, или тот, кто прикончил?.. Или это одно и то же лицо?

Каждое время прибавляет к понятию «святое» что-то свое. Наше к понятиям «честь», «Родина», «мать» прибавило сразу два – «бизнес» и «валюта».

Политическая борьба. У нас она понимается именно как борьба – с приемами болевыми, удушающими, обманами, захватами, зацепами, подножками.

А «политическая» значит, что приемы есть, но правил нету. Никаких.

У нас плохо быть богатым и жадным. И просто богатым у нас плохо быть... А хуже всего у нас быть бедным.