Геннадий Тарасов - Sex-shop «Шалунья»

А ветер, казалось, только того и ждал. Он тут же превратил добычу в белое трепещущее облако и драгоценной мишурой увлек его в близлежащий парк, где уже знакомый нам папик проводил фото сессию для своей мочалки, фотографируя ее на фоне пруда и прилипших к его зеркалу перелетных жителей планеты.

Цифровая камера в руках папика была столь навороченной, что сама делала все, что надо. А иногда и то, чего делать, быть может, и не следовало, во всяком случае, то, о чем ее никто не просил. Ведь вы не забыли – камера была очень навороченной, и в этот раз самовольно зафиксировала на карте памяти гонимое ветром облако бумажного пуха. Причем, поступила по отношению к мочалке предельно цинично, спрятав ее за ним. И притом – опять же самовольно, опять же потому, что навороченная, из отдельных обрывков составила читабельный текст. Такая вот случилась фото магия.

– Что за фигня! – изумился папик, сбросив фотки с камеры на ноутбук и увидев там то, чего не ожидал увидеть, вместо мочалки – Руководство для папиков.

Название зацепило папика, как стопроцентная наживка – рыбу поймайменяшку.

И он тут же прочел чудесным образом обретенный текст от альфы до его омеги, доказав тем самым, что рукописи не рвутся в клочья и не развеиваются ветрами, ибо высекаются на небесных скрижалях.

Он так восхитился прочитанным – с чем сам был согласен в принципе и по существу, что тут же забыл про мочалку, застывшую в ожидании и истоме в нужном месте. Он захотел вознаградить автора, вложить немного денег и слегка заработать, в чем не имел сомнений, на издании Руководства. Но текст заканчивался несколько неуклюже, и подписи под ним не было, из чего папик сделал вывод, что автора нет, и никогда не существовало в природе. Или, учитывая необыкновенное явление рукописи, что автор – сама природа, ее активная часть, творческая сила. А раз так – значит, можно было не сомневаться, и он, не сомневаясь ничуть, распечатал текст и поставил под ним свою подпись.

Разве он тоже – не часть природы?

Потом, потом… Будучи чистокровных бизнесменских кровей, он издал Руководство на хорошей бумаге, в твердом переплете, под своим, естественно, именем, и в результате заработал немного денег.

Денег заработал достаточно на новую мочалку.

Новую свою мочалку он фотографировал регулярно и повсеместно, с атрибутами и без, но новых явлений священных текстов ему больше не случалось.

Поэтому через некоторое время папик, слегка разочаровавшись, но не пав духом, наделал много ню–фоток мочалки, которая была не против, и издал их в виде календаря. Денег на календаре он заработал гораздо больше, нежели на Руководстве. На них он нанял много других мочалок и хорошего профессионального фотографа, и наладил бесперебойный ритмично–циклический выпуск календарей и альбомов с обнаженной, ничем не прикрытой мочалкиной натурой.

Вот тогда он поднял настоящее бабло!

И стал наш папик – суперпапиком, обладателем множества мочалок и целой издательской империи.

Что касается Славика, так он даже и не подозревает, какую птицу удачи собственноручно выпустил в окно облаком бумажной пены. И потому спит спокойно. И имеет всех тех мочалок, что и папик. Во сне имеет, обходясь при этом без вспомогательной силы колес.

Наверное, каждый получил свое.

Наверное…

Славик и секс по телефону

Странный все же тип, этот Мамакин. Приходит, спрашивает всякую ерунду, а что у него на уме понять невозможно.

Славик смотрел в задумчивости, как друг его кружит по торговому залу в медленном танце беспричинного любопытства, рассматривая витрины и периодически разражаясь скабрезными, надо сказать, шуточками, которым сам же и похохатывает. Ну, как друг? Славик сконцентрировался на вопросе. Друг ли? Скорее да, чем нет. Во всяком случае, больше, чем просто знакомый. Они с Мамакиным, мало того, что давние знакомые, испытывали явную взаимную симпатию и при встречах всегда с удовольствием, не имитируемым обоими, обменивались приветствиями и весело пикировались. Поэтому…

А что, собственно, поэтому? Друг – это глубоко, это словно точка G в душе, и даже если вы с другом год–два не виделись, ты знаешь, стоит вам встретиться вновь, и эта точка завибрирует, заработает. Встречно заработает, между прочим, у обоих. Ну и, оргазм от встречи неизбежен, как… Нет, Сеня Мамакин все же другое…

Сеня, как уже указывалось, странный, и это, пожалуй, самое точное его определение. Если встретите где непонятного мужика, знайте, перед вами скорей всего Сеня Мамакин, собственной персоной. Причем странный он во всех отношениях и со всех сторон.

Одевался Сеня круглый год примерно одинаково: многослойно, внахлест, а одеяние его представляло собой редкую сборку–солянку из спортивной, туристической и военной амуниции, в разных сочетаниях, одно под другим, а чаще – вместе с другим. Хиппово–бродяжнический стиль. Но всегда тепло и ветронепродуваемо, потому что мерз и страдал от сквозняков Мамакин непрестанно, даже летом. Пожалуй – тем более, летом. Лето для Мамакина всегда было периодом сложным, непредсказуемым, в который он постоянно промахивался с погодой, не угадывал, хотя, казалось бы, что тут угадывать – лето же. Поэтому куколь его куртки чаще всего был поднят, как капюшон у кобры. Лицом от нее, кстати, Сеня почти не отличался, и нос крючком, и такая же сухая кожа, разве что посветлей и с рыжей щетиной. Потому что был вегетарианцем Семен и фактическим сыроедом, и, чтобы никто не сомневался в серьезности его намерений, регулярно практиковал лечебные голодания. Так что кобра эта была слегка мумифицированная, и аромат вокруг себя распространяла соответствующий. Помимо того, любил Мамакин поговорить о возвышенном, например, о дне рождения души, а для телесного здоровья практиковал цигун. В силу вышеназванных причин окружала Семена аура чудаковатой гениальности, и окружающие, с кем он сталкивался непосредственно, относились к нему несколько насмешливо, но с уважением. Он же, уставая от косности и непонимания, все чаще уходил тропой совершенства в дали дальние, неведомые и невидимые простым обывателям. Но, что удивительно, до сих пор неизменно возвращался, к вящей радости своих почитателей. Точней, почитательниц.

Вот тут громоздилась еще одна странность Мамакина, которую Славик со своим стандартным подходом к жизни постичь просто не мог. Просто не мог. Заключалась она в том, что вокруг писаного, чего уж греха таить, красавца Сени постоянно кружили женщины, и он все время обделывал с ними какие–то тайные делишки. Мамакин вечно таскался с пакетами, полными какого–то барахла, которое он кому–то нес, предлагал, продавал. Он всегда знал, кому в ближнем и дальнем его окружении что нужно, и кому, соответственно, что можно предложить. И предлагал, и, надо сказать, жил в основном за счет дохода с оборота этого барахла в юниверсе, потому что иные источники средств у него были еще более незначительны. Но все же Славик полагал, что совсем не это было основополагающим в отношениях Мамакина с женщинами. Да мало ли вокруг коробейников! Нет, Славик подозревал, что имелось нечто другое у Мамакина, иной скрытый аргумент, привлекавший женщин с неодолимой силой и вынуждавший их липнуть к нему, точно бабочек к цветку чертополоха. Славик был почти уверен, что Мамакин, как знаток множества духовных практик, и сам активно их практиковал. Не в одиночестве практиковал, разумеется, а в женском обществе, помогая пылким и чувствительным натурам открыть в себе полумифическую точку G. А в этом богоугодном деле, как известно, все средства хороши, и внешние факторы не играют такой роли, как внутренние мотивации и скрытые резоны.