Семен Альтов - Классика жанра

Хорошо смотрятся на стене часы с кукушкой в рисовом зернышке. Каждый час кукушка выскакивает и что-то кричит.

Подойдем к книжным полкам, уставленным шедеврами мировой литературы. Все это каким-то чудом уместилось на кусочке пчелиных сот величиной с ладонь. От меда странички несколько слиплись.

Отдельно на окне лежит любимая книга Федота. «Три мушкетера» Александра Дюма. Она позаимствована из библиотеки.

А вот и последняя работа Березова. В стеклянной бусинке два микроба. Один в синей маечке, другой в красной. И оба в черных трусах. Их сшила жена Федота Мария, тоже большая искусница.

Что-то шуршит за дверями. Это пришла с поля кормилица семьи, корова Эсмеральда. Гремя ведрами из ольховых шишечек, Мария уходит. Пошла доить.

Кстати, все экспонаты в этом доме-музее настолько тонкой ювелирной работы, что их трудно заметить невооруженным глазом.

Все эти чудеса можно рассмотреть только под микроскопом. Этот микроскоп, увеличивающий в тысячу раз, тоже смонтирован руками Федота. Сложнейший прибор с механикой, оптикой уместился в зерне озимой пшеницы и лежит в мешке, где этой пшеницы пуда полтора.

Постоянно слышен негромкий звон. Это Федот подковал всех блох в доме серебряными подковками.

«Какой талант, прости господи!» – думаю я, разглядывая Федота Березова через микроскоп, увеличивающий в тысячу раз.

Вы не поверите: вот уже несколько лет во мне царит какое-то приподнятое настроение.

На работе ежедневно тружусь с огромным удовольствием, переходящим в полное удовлетворение к концу месяца.

Во время обеденного перерыва питаюсь с огромной радостью в новой столовой, где ем все с таким энтузиазмом, что до сих пор не пойму, что, собственно, все эти годы ем.

Дома… Дома просто плачу от радости, когда с чувством выполненного долга, едва переступив порог, попадаю в объятия жены и подрастающего поколения, которому дал путевку в жизнь, а живем вместе.

Как подумаю, что жена является бессменным другом, товарищем – всем, чем угодно вот уже десять лет ежедневно, испытываю такой прилив радости, самому страшно! То же самое творится и с ней, родимой. Просто готовы задушить друг друга в объятиях. Особенно я.

О других женщинах даже не думаю. Когда?! Если непрерывно рядом любимая жена! Двое детей! Пацанов, шалопаев, бандитов рыжих, хотя я абсолютно черный.

Собираясь в тесном семейном кругу, просто не знаем, куда деваться от радости. Тем более квартира небольшая, но дико уютная. Ведь все сделано своими руками. Всё! Антресольки, полочки, двери, окна, потолок, пол, санузел работает как зверь.

На работе так окружен друзьями – враги просто не могут пробиться. Трудно поверить, что на свете может быть такой спаянный коллектив. Не оставят тебя в беде, в радости, в горе, в получку, в аванс, в выходные и праздничные дни. О буднях не говорю.

Каждый вечер, честное слово, каждый вечер всей семьей садимся за пианино и в любую погоду играем в восемь рук что-то из сокровищницы нашей музыкальной культуры. Все помещаемся, хотя клавиш на всех не хватает, а чтобы всем сесть, кому-то надо уйти. Но звучания, как говорит участковый, добились отличного, особенно когда соседи подхватывают мелодию на балалайках или просто затягивают свое в ответ на наше.

Двор за окном удивительный. Чем-то напоминает раздолье. Озеленен полностью в синий цвет. Ничего более зеленого не нашлось.

Качели скрипят, но раскачиваются с утра до вечера и по ночам.

Вжих-вжих! Вжих-вжих!..

Настолько привык, что, когда не скрипят – просыпаюсь в холодном поту. А что приятней в жару, чем капля холодного пота.

С таким оптимизмом смотрю в будущее, что для настоящего уже не хватает.

Да что ж это такое со мной, доктор?!

Перед сном на балконе как-то раз зазевался – шарах по морде ни с того ни с сего. Да еще врываются в рот и трепещут.

Вот вам свобода слова. Сказать не успел, а уже рот затыкают, да в темноте не поймешь чем.

Кляп пожевал – отбивается. И на вкус вроде птичка сырая, в смысле живая, но породу языком не определишь. А вдруг дятел?

Мало соседей сверху, тараканов на кухне – так еще дятел во рту. Все удобства!

Языком выталкиваю, руками – ни в какую. Мало того что без стука в чужой рот лезут, так еще переночевать норовят.

С трудом выплюнул.

Зубы чищу, а изо рта перья да пух.

Утром на балкон вышел в тапочках, зубы стиснул, не дай бог снова зевну…

И тут «вжик» и «вжик»! Птичка досиделась голыми лапами на проводах, умом тронулась, дом родной с моим ртом перепутала.

А птичка, скажу вам, странной наружности на свету оказалась. Не дятел и не воробей, хотя морда наглая, но перышки в иностранную крапинку. А если… колибри?!

«Птицы под крышей живут, идиотка!» – сквозь зубы шепчу не со зла, а чтобы в рот не прошмыгнула на полуслове.

А птаха в лицо тычется и пищит жалостно, как сирота.

Я ее тапкой.

И тут она меж зубов – фюить! У левой щеки улеглась и затихла.

Как поступить? Не принять дружественную нам перелетную птичку? Учитывая международную обстановку, выход один: раз птица просит политического убежища – дай.

Поначалу тяжело приходилось. Если кто с птицей во рту ночевал, знает: на тот бок не ложись – придавишь. Рот не закрывай – задохнется. Храпанешь – пугается, по зубам крыльями бьет.

В Библии сказано: надо ближнему помогать. А то все друг дружку проглотить пыжимся. Птичка – червячка. Зверюшка – птичку. Человек – человечка. А Бог велел как: не убий, приюти. Коли рот человеку даден, не должен он пустовать.

Каждому свое. У кого-то дача, бассейн с лошадью, а у меня птичка порхает в полости рта. Чувствую себя как на лоне природы. Причем лоно внутри. Губы приоткрыл – птичка оттуда чирикает.

Люди озираются, понять не могут, кому так весело ни с того ни с сего?

А у меня ощущение, будто я сам расчирикался. Плюс выросли крылья.

Да, во рту! Но на зависть всем – крылья!

Зимой люди переходили речку по льду, летом шли по пояс в бурлящей воде.

Человек сделал из бревен мостик.

Теперь все шли по мосту, было тесно, люди ругались:

– Придумал, понимаешь, мост, давку устраивает! Что ему, больше всех надо, что ли?

Человек вырыл возле дома колодец.

Люди наливали полные ведра воды, вскидывая на плечо коромысло, кряхтели:

– Ну, тип! Вечно ему больше всех надо! Ни у кого нет колодцев, а у него, видите ли, – возле самого дома!

Человек посадил вдоль улицы деревья.

Через несколько лет шумела листва, к осени под тяжестью плодов гнулись ветви.

Люди рвали плоды, сидя в тени, сплевывали косточки и возмущались:

– Раньше была улица как улица, горизонты какие-то. А теперь?! Как в лесу, честное слово! И что ему, больше всех надо!