Олег Соловов - Жирик: История не одной жизни. Повесть о настоящей собаке

Были и другие проблемы. Например, зуд. Чешется брюхо, спина, лапы. Чешется за ушами. Достать все точки лапами и зубами не могу. Почесать о дверь удается только бока. Непрочесанные части тела зудят и отвлекают от охраны и отдыха. Обращаюсь к хозяину на сей предмет. Не могу говорить про него плохо – но в этом он ленится, здесь другая оценка не возможна. В лучшем случае погладит по голове и спине или помассирует брюхо. Или привлечет молодого хозяина для прочесывания шерсти расческой. Тот тоже ленится, отлынивает под разными предлогами. Чешет раз в месяц, не чаще. А чешется всегда. Особенно летом. Бегаешь по улице, цепляешь на шубу всякие растения, их семена и прочую пакость. А попробуйте попить из лужи, имея под подбородком длинную шерсть. Обязательно ее намочите. Потом она сваляется колтунами и будет безобразно выглядеть. Вообще, расчесывание чау–чау важно не только для предотвращения зуда. Оно очень важно для того, чтобы они выглядели как настоящие комнатные львы. Это для какой–нибудь бездомной дворняжки потрепанный вид безразличен – ее больше волнует пропитание сегодня и завтра. Мне же, имевшему в ведре всегда достаточно каши с костями, непрочесанность доставляла не только физические, но и моральные страдания. Я то знаю, как я красив, когда расчесан. Это мне от природы свойственно. И вот представьте, подхожу я к зеркалу, и вижу там вместо комнатного льва собаку со скомканной, свалявшейся шерстью, завешанную репейником. Попробуйте при этом остаться величественным и сохранить самоуважение.

Пробовал договориться с Пиратом. Он меня чешет, я – его. Пират – конечно друг. Чесать он меня, как мог, чесал, не ленился. И я его тоже. Но толком расчесать мою шерсть у него не получалось. А может, просто не старался. Да и вообще, в отношениях с ним все было не безоблачно. Не слушается он меня как следует. Я живу в доме, ближе к хозяину, чаще с ним общаюсь – естественно я умнее, больше знаю и понимаю – и само собой мне и руководить охраной дома. И сам хозяин так определил, назначив Пирату охранять маленький участок возле его будки, насколько цепь пускает, мне же отвел несравненно большую зону ответственности – весь огород. Говорю ему, как охранять надо, а толку мало. Лает часто не вовремя, не правильно, на забор прыгает не с той стороны, рычит не всегда выразительно. Сосед Нан прав, не лучшим образом Пират охраняет. Не раз втолковывал ему, что и как, слушает, вроде соглашается, головой кивает – а делает все равно не так. Может он меня понять толком не может, потому что у него ушей нет? Но, это не все. Каши ему дают больше, и кости там крупнее. Хотя мне столько каши и не съесть, и кости такие не разгрызть, но все же немного обидно.

Точно также не были простыми и отношения с Катей. Она, конечно, четко знала, кто в доме главный. На мою просьбу почесать охотно залазила ко мне на спину, делала лапами нечто вроде массажа, после чего, пригревшись, засыпала. Выглядело это со стороны очень мило, но и только. Расчесать меня было можно только щеткой. А пакостливость ее частенько вылазила наружу. В мое отсутствие она всегда вытаскивала из тарелки самые вкусные кусочки. Сколько не гонял ее – не помогает, когда меня нет, распоясывается. Если хозяин дает шкурку, она все понимает, сидит смирно, даже не рыпается. Но как–то я заболел, потерял аппетит. Хозяин объявил о раздаче шкурок. Я подбежал, шкурку взял, а жрать не могу. Разжимаю зубы – шкурка падает. Это хитрое, и как выясняется коварное, животное, так и хочется сказать сволочь – но нельзя – она тоже на хозяина работает, хватает шкурку. И бегом. Скачками. Был бы я здоров, сожрал бы ее вместе со шкуркой. Шкурки – мои. И точка. А тут не могу ее поймать. Нет сил физических. А от ее наглости и душа разболелась. Опустившись на пол, посопел, повздыхал и забылся. Сон был странным.

Я вошел в парикмахерскую. У входа меня ждали. Мастер очень вежливо, даже заискивающе поздоровался со мной. Пригласил садиться в кресло. Я сел. Мастер подал мне сигару, я не курю, но сигару съел, хотя было противно. Одев мне на глаза повязку, мастер стал бороться с моим зудом. Выстригал колтуны, расчесывал и промывал шерсть приятно пахнущим шампунем, подрезал ногти. Делал это неторопливо и аккуратно. Процедуры приятно расслабляли, зуд стихал, я начинал чувствовать себя вновь величественным и красивым. Чувство довольства заполнило меня, и я уснул. Уснул во сне. Проснулся, когда мастер стал водить по морде и горлу чем–то острым, срезая шерсть. Было очень неприятно, по мне пробежал холодок. Но продолжалось это не долго, особо насторожиться я не успел.

Мастер снял повязку:

– Вот, извольте взглянуть. Хоть сейчас на телеэкран. – Я глянул в зеркало. И увидел не чау–чау, а человека. Мужчину с крупными волевыми и правильными чертами лица. Лицо было привлекательным, и как завертелось у меня в голове непонятное слово – харизматичным. Но самое удивительное было в том, что лицо этого человека я воспринимал как свое. Вместо лап – ухоженные кисти рук, вместо рыжей шерсти – рукава дорого пиджака, манжеты белой рубашки и запонки. Вместо ошейника – галстук. Я ощутил себя очень главным начальником. Мне принесли пойманную Катю, я должен был определить ей наказание за украденную шкурку. Она имела жалкий, раскаявшийся вид и я простил ее.

Я рассчитался с парикмахером и вышел на улицу. Там меня ждал автомобиль. Снисходительно кивнув водителю, открывшему мне дверь, я улегся на заднее сиденье. Водитель подал мне сигару, я не курю, но съел ее, хотя было противно. Ехали долго. Приехали домой. Хозяин снял с меня галстук. Я лег и уснул. Спал без снов.

Проснулся от голода. Каша в тарелке была свежая и вкусная, но кусочки колбасы выедены до меня. Поел и решил взглянуть на себя. Подошел к телевизору. Я был расчесан, шерсть местами была выстрижена, а проплешины заклеены пластырем. Зуд прошел. Пират рассказал мне, что я чем–то отравился, отказывался есть, даже сосиски выплевывал. Меня пришлось везти к доктору.

Всех собак обучают пониманию человеческих команд, или как это еще называют, дрессируют. Хотя, на мой взгляд, следует различать обучение щенка минимуму человеческого языка и собственно дрессировку. Последнее есть скорее цирковой термин, и предполагает заучивание всяких ненужных для собаки команд.

Хозяин сам разъяснил мне смысл необходимых в ежедневном общении команд “ Гулять”, “Домой”, “Нельзя”, “Ко мне”. Их выполнение имело непосредственную практическую пользу, и я без проблем их усвоил. Одну команду – “Шкурка” – я полюбил особенно. Она предполагала прыжки с места вверх за шкуркой, находившейся в поднятой руке хозяина. Если прыжок был удачный – шкурку удавалось съесть. Выполнять эту команду я был готов всегда.