Олег Соловов - Жирик: История не одной жизни. Повесть о настоящей собаке

Потом появились люди. Они пришли с юга. И принесли с собой охотничьи орудия, превосходящие наши клыки и когти. И стали охотиться на наших оленей и медведей. А их больше не стало. И тогда мы стали вымирать от голода. Реинкарнироваться многим волкам стало не в кого. С людьми пришли шакалы. Они сопровождали людей всюду, помогали охотиться, питались подачками с их стола. Они были рабами людей, но при этом имели гарантированный прокорм. Мы презирали, ненавидели шакалов, но и завидовали им. Некоторые из нас преступали себя и шли служить человеку, как шакалы, за пайку еды. Несколько раз, умерев с голоду, после очередной реинкарнации, не удержался и я. Пошел служить к людям, как сейчас понимаю, променял свободу на регулярную кормежку.

Тела шакалов оказались пригодными как к совокуплению с волками, так и для реинкарнации волчьих душ. Генетика волка была сильнее и собака чау–чау оказалась более похожей на волка, чем на шакала. Души умерших и возрождавшихся волков также оказались сильнее шакальих и без особого труда вытесняли их из тел щенков. Так и получились первые чау–чау – результат смешения шакала и волка, собака с волчьей душой, почти добровольно пришедшая служить человеку. Внешне чау–чау больше походили на волков – они были очень крупными собаками, обладали густой длинной рыжей шерстью, короткой мордой, мощными клыками, стоящим трубой хвостом, черной пастью и черным языком. При том волчья карма не отпускала нас. Творя зло и смерть, будучи волками, мы, и переродившись в собак, остались такими же. Чау–чау получились злобными, агрессивными, дерзкими собаками. Но один раз, продавшись за похлебку, мы признавали первенство человека и верно служили ему, ставшему хозяином. Служили не в пример лучше других собак, имевших не волчье, а шакалье происхождение. Нас использовали как следопытов и загонщиков дичи, охранников и охотников, как ездовых собак. За несколько мороженых рыбин мне приходилось порой целыми днями тянуть по глубокому снегу нарты с хозяином или пасти его домашних животных, охраняя их от ставшими врагами волков. И это притом, что охраняемые животные были для меня несравненно более желанной пищей, чем рыба. Жизнь не стала легче и лучше. Появилась лишь слабая стабильность. Я не мог сожалеть о своем выборе – столь сложные эмоции мне были тогда недоступны. Но я люто ненавидел своих бывших товарищей, не продавшихся человеку, и наши чувства были взаимными. И еще, по–прежнему, только с большей тоской, выл на луну.

Позже наши хозяева размножились в количестве, которое северная земля не могла прокормить. Тогда они стали переселяться на юг. Вместе с ними пошли и чау–чау. На юге нас никто не ждал. Жители юга жили в сытости и совсем не хотели делиться с пришельцами своим благополучием. Нашим хозяевам пришлось брать эти земли силой. Здесь мы очень помогли им. Мы стали собаками–воинами. Это было веселое, если убийство можно считать веселым, и удалое время. Сражения с южанами были не битвами, а бойнями. Хозяева пускали нас вперед. Мы неслись мощным рыжим потоком, размахивая боевыми хвостами, широко раскрыв черные пасти. Густая шерсть на бегу играла подобно львиной гриве. Для большего устрашения врага я мазал морду головешками от костра. Получалась рыжая голова с черными полосами. Как у тигра. Таких собак южане никогда не видели и видимо принимали нас за неких фантастических львов. Они цепенели и становились неспособными к сопротивлению. Мы опрокидывали передние ряды южан, сбивали их на колени и неслись дальше, обращая в бегство остальных. Следом шли наши хозяева и добивали повергнутых врагов. Я с товарищами преследовал убегающих врагов. Волку не свойственно убивать больше, чем он может съесть. Мы же к тому времени стали настоящими боевыми псами – мы преследовали и убивали южан не из потребности в пище. Перекусив горло одному, я, даже не успев распробовать вкус его крови, спешил настичь следующего. Я убивал с тем, чтобы убивать. Таковы были нравы в то суровое время. И мне это нравилось, это подходило мне больше, чем удел ездовой собаки.

В течение одной моей жизни наши хозяева покорили огромные территории. Территории, называемые сегодня Внутренней Монголией, Синьцзяном и Тибетом. Территории большие, чем они могли заселить и освоить. Хозяева разделились на группы, каждая из которых стала господствовать над аборигенами какой–либо части завоеванных земель. Я со своими хозяевами оказался в Тибете. Я говорю “хозяевами”, не называю имен ни одного из них потому, что хозяин менялся с каждым моим перерождением. Неизменным долгое время было то, что я исполнял роль телохранителя хозяина и выступал его рычагом власти, наряду с оружием. Мне неоднократно приходилось по его приказу откусывать ноги и руки, перегрызать горло коренным жителям. Иногда мы ходили в боевые походы на соседний Китай. Убивали, грабили, возвращались с добычей. Бывало, наши хозяева проявляли великодушие к побежденным и в обмен на дань делали им подарки. Однажды подарили меня. Я прожил несколько лет в праздности и сытости при дворе китайского императора. От моих биологических потомков, оставшихся при китайском дворе, произошли боевые китайские собаки – шар–пеи, от них же пошла китайская ветвь чау–чау. Некоторое время чау под страхом смерти не мог держать никто кроме императорской семьи. Но постепенно порода китайских чау выродилась, они стали бестолковыми, мелкими, толстыми и лохматыми собаками. Они перестали быть воинами и охранниками, они превратились в объект разведения ради мяса и шерсти.

Мне повезло избежать такой позорной участи – тогда карма не отпустила меня к мирной жизни. Я вновь реинкарнировался в свирепого тибетского чау. Что–то начало меняться лишь тогда, когда власть хозяев над местными жителями окрепла настолько, что уже не требовала ежедневного подтверждения силой. Хозяева обзавелись многочисленными стадами, и я заново освоил пастушескую специальность. Овцы и коровы очень глупые и непредсказуемые животные. Но одного оскала моих зубов было достаточно, чтобы они шли в нужном направлении. Боевые походы стали редкими, усмирять подданных хозяина перегрызанием горла тоже приходилось уже не часто. Наступил период относительно мирных жизней. Мой дикий, огненный нрав стал смягчаться. Я перестал лаять без надобности. Еды хозяин давал вполне достаточно. Впервые на протяжении всей моей сансары у меня появилась возможность иногда побездельничать в сытом состоянии. Полежать с полным желудком, не думая о завтрашнем пропитании, это, скажу я вам, большое удовольствие. В такие моменты мне стало казаться, что мир вокруг не так уж плох, что жизнь не исчерпывается лишь убийством ради еды или победы. Раньше мир был разделен на свою стаю во главе с вожаком (волчий период моей сансары) или хозяином (собачий) и врагов. Теперь же я заметил, что в мире помимо хозяина и врагов есть и просто посторонние, врагами не являющиеся. И хотя к посторонним я относился настороженно – мало ли чего от них можно ждать – надо всегда быть в готовности к схватке, я понял, что большинство посторонних не несут в себе непосредственной угрозы хозяину или мне. Беспричинная злоба на чужих людей перестала быть единственной реакцией на их наличие рядом. Я стал замечать, что живу в красивой горной стране, помимо запаха опасности стал улавливать ароматы трав и цветов, впервые узнал, что еда бывает вкусной и невкусной. Но на луну в то время я выл больше, и выл тоскливей, чем в период воинства.