Олег Соловов - Жирик: История не одной жизни. Повесть о настоящей собаке

Пират был постоянно привязан, цепь ограничивала его передвижения. Лишь изредка его отпускали побегать по участку. В эти моменты он отыгрывался за недели привязанной жизни. Зрелище огромного белого пса, густая и длинная шерсть которого играла на бегу волнами, а метровый хвост крутился пропеллером, было красивым. Пират принял меня как младшего брата, опекал от неожиданностей, учил азам охранной службы и всяким житейским вещам. Позволял нападать на себя, покусывать. Он и сейчас в несколько раз крупнее меня, а тогда я, что называется, под ним пешком ходил. Понимая это, Пират очень аккуратно оборонялся от моих атак, стараясь не причинить мне вреда. Единственное, что он не позволял – это залазить в его тарелку.

Мои ощущения и мысли в то время были крайне примитивными. Попробую воспроизвести их. “ Раздался волнующий звук разрезаемой колбасы. Подбегаю. Хозяин ест колбасу, а мне дает оболочку. Это шкурка. Вкусно. На улице кто–то передвигается. Пират прямо–таки рвется с цепи. Я должен бежать к двери и громко лаять. Хотя неохота. Но служба есть служба. Подбежал. Дверь не дает выйти на улицу. Ну и хорошо. А то там мокро и грязно. Полаял через дверь. Прохожий ушел. Не зря я старался. Возникают мысли о колбасе. Непонятно, есть привычка – старайся, служи – будет колбаса. И я стараюсь. А колбаса бывает не всегда. Иногда бывает – вкусная, круглая. Но чаще – дырка от колбасы. Она даже не пахнет.… Полежу, отдохну. “Жирик” – зовет хозяин. Раз зовет – надо идти. Это тоже служба. Подбегаю, а колбасы опять нет. Но чешет за ухом. Это тоже неплохо. Облизываю ему руки… Погонял муху. Обнаружил шкурку. Висит высоко. Надо прыгать. Прыгаю. Шкурка – тоже. Я – вверх, она – вверх. Поймал шкурку. Вкусно. Бывает, шкурки сыплются помногу. А бывает – их нет долго. Вот бы знать – почему? Тарелка друга Пирата. В ней вкусная косточка. Сую морду. Отлетаю далеко. Ему что – жалко!? Лег на спину. Замахал ногами. Почесал за ухом. Хорошо когда наешься. Вздремну. Сплю около хозяина и телевизора. Слышу шлепок. Хозяин что–то бросил. Что? Может шкурку? Перестаю храпеть, поднимаю голову и оглядываюсь. Не видно. Принюхиваюсь. Шкуркой вроде не пахнет. Но что же хозяин бросил? А вдруг? Если не я – то Катя. Тут расслабляться нельзя. Но очень не хочется вставать. Еще раз принюхиваюсь и оглядываюсь. Признаков шкурки вроде нет. С неспокойной душой опускаю голову и засыпаю. Начинается приятный сон, но в этот момент слышу, как Катя хрустит зубами – жрет шкурку. Вот сволочь. Кидаюсь и отбираю остатки. Да, лень и шкурки несовместимы”.

Щенки растут быстро, чау–чау – особенно. Первое время меня еженедельно взвешивали при помощи контарика. Я, к удовольствию хозяев давал почти по килограмму привеса в неделю. К семи–восьми месяцам достиг веса и размеров взрослого чау–чау. Это примерно соответствует среднему барану. Вместо щенячьего серо–желтого подшерстка я покрылся густой и длинной роскошной рыже–коричневой шерстью. Я усвоил, где и когда надо совершать свой туалет, научился понимать все необходимые для меня команды хозяев. Вместо отгороженного небольшого вольера гулял теперь по всему участку, и он не казался мне огромным. Постепенно во мне просыпались и внутренние черты, свойственные моей породе. Я начал становиться уравновешенным, важным и степенным. Проявилась и такая черта чау–чау как склонность к бродяжничеству (так ее определяют в книгах про собак) или прогулкам без поводка и хозяина за пределами участка (так ее определил бы я).

Собственно тяга к свободе у меня проявилась еще в ранне–щенячьем возрасте. Уже тогда я чувствовал, что при всем благополучии моей жизни в новом доме что–то было не так. И это была не тоска по старому дому, по маме и братьям. Их я забыл по–младенчески быстро. Играя с хозяином, Пиратом, бегая по загону, даже поедая шкурки, я чувствовал, что чего–то не хватает. Чего именно я понял когда, отломав мордой и лапами одну из палок ограждения моего первого вольера, я вырвался из него. Вокруг открылся простор. Я смело и весело ринулся в неизвестность. Не стало поводка, ограды. Душу наполнило чувство свободы. Оно выходило наружу веселым тявканьем. Побегав среди кустов и увидев хозяина, я радостно подбежал к нему. Мне казалось, что он разделит мой восторг. Но он сердито взял меня за шкирку и отнес в дом, несколько раз повторив “Нельзя”. Тогда со мной стали проводить воспитательную работу. Хозяин говорил мне о том, что, убежав, я могу заблудиться, меня могут украсть. Пират рассказал мне историю первого Жирика. Его сбила машина на улице. Умом я согласился, что убегать нельзя. Пообещал, что не буду этого делать.

Но ведь сердцу не прикажешь. Совершая большой обход участка, я всегда неосознанно искал в заборе дырку. Иногда находил. Голова сама просовывалась в нее, и как только (а, наверное, и раньше) хвост, распрямленный узким отверстием, вновь ложился на спину, ноги уносили меня в даль свободы. Свобода затуманивала мозги. Даже если меня догонял крик хозяина: “Жирбан, домой”, я оборачивался на его зов и с повернутой назад головой бежал дальше.

Когда наступила зима, я счел это время года самым приятным. Везде бело и чисто, всякая шелуха не цепляется. Не жарко. Можно копать во всем огороде, не боясь испачкаться и повредить растения. Легче охранять участок – все посторонние следы хорошо видны. Я весело бегал по огороду изрезая сугробы боевыми тропами. Возросли возможности удирания: я подрос, а сугробы местами почти сравнялись с забором; теперь я мог легко перепрыгивать через него.

Гуляя на свободе, я изучил деревню. Она была достаточно большой – несколько сотен домов. В ней было несколько частей, отделенных друг от друга оврагом и небольшими рощами. Заметно различалась старая деревня с маленькими, вросшими в землю избушками, и новая, застроенная большими домами. Почти в центре деревни находилось озеро. Летом в хорошую погоду на его берегу отдыхала масса приезжих из города. Застройка новой части деревни была неравномерной. Между несколькими обжитыми главными улицами находились заросшие бурьяном пустыри. Много было и нежилых, недостроенных зданий. На пустырях и брошенных домах обитала масса бродячей живности – собак и котов. Псы встречались самые разные. Огромные, размером с Пирата, и совсем маленькие шавки, не крупнее кошки. Породистые – вымой их, расчеши – и хоть на выставку, и собаки непонятного происхождения – что называется помеси бульдога не то с носорогом, не то с тараканом. Некоторые, недавно брошенные или потерявшиеся, ходили в ошейниках, другие, и их большинство, никогда его на себе не носили. Кормилась вся эта свора отбросами из домов, остатками с пикников, устроенными приезжими из города людьми, а также с находившейся недалеко от деревни городской свалки. Бродячие псы были объединены в несколько стай со своими вожаками и ареалами кормежки. Нередко между ними вспыхивали индивидуальные и коллективные драки.

Читать дальше