Константин Чубич - Золотой козленок

− И правильно! − Жульдя-Бандя по-приятельски похлопал его по плечу. − Диогенствовать нынче стало невозможно, поскольку популяция бондарей сократилась до критического минимума, к тому же мировоззревать сверху − гораздо приятнее, − философ устремил взор куда-то в вечность. − Крыша, голуби, свобода слова, ощущение полёта − весь мир у твоих ног! Только на крыше можно постичь смысл жизни! − выдвинул он претендующую на долголетие гипотезу.

− В подвале тоже, − Карлсон криво улыбнулся, памятуя о начальной стадии этого постижения − в подвале старинного дома на Гороховой, где, по крайней мере, зимой было теплее.

Жульдю-Бандю, в отличие от дружка, чрезвычайно веселил экстравагантный вид пролетария, чем-то схожий с беляевским Дон Кихотом. Нисколько не брезгуя букетом запахов, исходившим от него, стал разливать вино, начиная, конечно же, с дорогого гостя. Тот покрутил головой, сделав такое страдальчески-брезгливое лицо, что силы воображения недоставало, чтобы понять причину отказа.

− Это же мадера! − со злостью прошипел Фунтик в сторону строптивого собутыльника.

− Компот, − равнодушно тряхнул рукой Карлсон, опыт которого вряд ли можно было бы подвергнуть сомнению, − лучше водочки.

− А может, коньяка?! − Фунтик позеленел от злости, готовый выкинуть привередливого авангардиста из беседки.

Тот утвердительно кивнул, не чуя поддёвки, поскольку человеческие эмоции разделял исключительно на две части: отрицательные, когда его бьют, и положительные, когда его не бьют. Поскольку его били чаще, за глупую наивность, которую почитали за издевательство, он находил в людях больше отрицательного.

Жульдя-Бандя, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, прикрыл ладошкой предательские губы:

− И сколько, сударь, вам нужно водки, чтобы почувствовать себя человеком?

Бродяга, ранее никогда об этом не задумывавшийся, погряз в сомнениях, чухая чёрными пальцами слипшиеся от грязи волосы на затылке:

− Пузырь..и чекушку, − спешно прибавил он, полагая, что одной бутылки для того, чтобы в полной мере ощутить себя человеком, будет явно недостаточно. − Маму с дочкой, − перевёл он с технического языка на народный.

− Боюсь, дитя моё, − Жульдя-Бандя по-отечески потеребил нетронутые цивилизацией дикие заросли волос на голове обитателя чердаков и подвалов, − у вас от полутора бутылок водки начнётся обратный процесс. Впрочем, как знать….

Карлсон улыбнулся, вполне разделяя сию точку зрения.

− Пошли!

− Куда? − пролетарий, опасаясь, что его побьют, а то и вовсе заставят бесплатно рыть траншеи, насторожился, утвердив мутный взор в глаза благодетеля.

− В гастроном, куда ж ещё?! − подбодрил Жульдя-Бандя, видя нерешительность Карлсона…

− …Девушка, нам бы коньячка. Встретил друга детства, − Жульдя-Бандя по-свойски похлопал друга детства, вполовину старше себя, по плечу. − Двадцать лет не виделись.

Продавщица улыбнулась постоянному покупателю, ранее предпочитавшему исключительно дешёвую портюху.

− Торжественная встреча после двадцатилетней разлуки?

− Очень торжественная, − подтвердил щедрый покупатель.

− Вам какого и сколько?

− Семь звёздочек… − маму с дочкой! − сурово и возвышенно вынес приговор бродяга, чему вполне соответствовали генеральские шаровары с лампасами.

Продавщица прыснула. Отвернувшись, нагнулась, будто в поисках требуемого, заржала кобылицей, предательски сотрясая плечами.

− Остали-лись только вну-нучки, − она обернулась − красная, с размазанной по щекам тушью, силясь совладать с приступом смеха.

Пролетарий был невозмутимо холоден и серьёзен, что развеселило и друга детства.

− Тогда пятизвёздочную маму и… маму, − расщедрился пролетарий, с намерением, видимо, угостить своих новых друзей. − И что-нибудь пожрать.

Глаза его забегали по витринам, как мыши в лабазе от нашествия вечно голодных хозяйских котов. Казалось, что глаза его, как у хамелеона, каждый по отдельности, стали обозревать на триста градусов. С трудом сокрывая волнение, он выискивал на прилавках что-нибудь этакое, равноценное напитку, поскольку шанс повстречать в своей жизни столь щедрого соотечественника ещё раз − был один к ста тысячам.

− Колбаска свеженькая ливерная, хамса слабосолёная атлантическая, − издевалась продавщица, растянув в улыбке губы.

Карлсон, не обращая ни малейшего внимания на издёвки, ткнул пальцем в стекло витрины, где в прозрачной упаковке покоилась бледно-розовая плоть сёмги.

− Это… и брынзы… полкила, − вспомнил он о наличии в крови молдавских корней. − И этот, как его… и «Кэмэлу» пачку… нет, две… − поправился он. − И банку вот этих…

− Оливок?

Пролетарий кивнул, судорожно отыскивая на прилавках что-нибудь для гурманов, хотя гурман в нём ещё не родился, а был лишь в эмбриональном состоянии.

Жульдя-Бандя улыбнулся:

− А это у вас копчёная курочка?

− Петух, − продавщица хихикнула.

− Я надеюсь, он умер не своей смертью?

− Смертью героя.

− Заверните и обсчитайте, пожалуйста, − Жульдя-Бандя искренне опасался, что разохотившийся авангардист нанесёт серьёзный удар по бюджету.

− Непременно, − пообещала продавщица, лихо щёлкая по клавишам калькулятора. − Сто семнадцать рублей пятьдесят копеек.

− Ого! Я же просил обсчитать, а не ограбить! − воскликнул покупатель, в совершенстве владеющий приёмами сложения простейших чисел. − Я понимаю, что вам нужно кормить детей и мужа, и я даже готов пожертвовать на их содержание ну, например, червонец, но никак не двадцать семь рублей. К тому же у меня сегодня на иждивении друг детства, − он похлопал пролетария по плечу.

− Возмужал ваш друг детства, − съехидничала продавщица, выдавая сдачу, с вычетом пожертвованного на содержание мужа и детей червонца.

Носитель высокой пролетарской моды взял бутылки за горлышки, этикетками наружу, в надежде, что кто-то из собутыльников встретится по пути и будет терзаться сомнениями о причине его столь стремительного взлёта.

− Минор, ты чё, банк ограбил? − к нему подошло заросшее существо в драных джинсах и жёлтой жёваной рубахе с оторванным на треть рукавом. Существо напрочь отвергало дарвиновскую теорию, где оппоненты могли с лёгкостью растоптать приверженцев силиконовой гипотезы, заявляя о том, что не человек произошёл от обезьяны, а она от него − путём устойчивой деградации и дегенерации последнего.

− Родственник приехал… из Сэ Шэ А, − в голосе пролетария появился оттенок дерзости, как у ступившего на первую ступеньку карьерной лестницы ефрейтора.

− Чо, в натуре из Сэ Шэ А?!