Иван Ренанский - Почти как люди

Я, дабы не трепать нервы и без того находящегося на грани истерики инспектора, докурил, щелчком отправил бычок на рельсы, шагнул в тамбур. Надо же, в купейном едем! Гастроли на поезде – уже чудно для людей, привыкших перемещаться в автобусах, ибо экономию руководства на коллективе никто не отменял. А тут ещё и купейные вагоны! Благодать. Ясное дело – заезжему дирижеру пыль в глаза пускают. Ну и пусть себе пускают, если народу от этого только лучше.

Я, сверившись с билетом, дошагал до своего купе, и на всякий случай, вежливо постучал – мало ли…

– Входи!– раздалось из-за не плотно закрытой двери.

Вошел.

Первое, что сразу бросилось в глаза – четыре уже наполненных рюмки на столике, и на каждой по половинке огурца. Перевел взгляд на попутчиков – сидят на нижней полке рядком, молчат, ждут.

– Здарова, мужики,– говорю,– я сегодня с вами.

Своих попутчиков я знал не очень хорошо – мельком видел их лица на работе, но не более.

– Здарова!– радостно поприветствовал меня один из них,– а мы тебя давно ждём.

Ах вот оно что! Значит, трое коллег разлили водку по четырем рюмкам и теперь ждут, собственно, четвертого. Причем им совершенно не важно, кто этим четвертым окажется – про то, что с ними поеду именно я, они знать никак не могли. Любопытный подход. Хотя, чего удивляться…

Я уложил инструмент и кофр с концертным костюмом на полку для багажа, сел. По-быстрому, мимоходом познакомились – того, что так обрадовался моему появлению, звали Ярославом.

– Ну что,– заявил он,– теперь и выпить можно? Как бы за знакомство.

– Ещё же не поехали,– вяло запротестовал я.

– Да?– искренне удивился мой новый знакомый,– так выпьем за то, чтобы поскорее поехали!

Я кивнул – ломаться дальше было бессмысленно, да и не особо хотелось. Проглотили водку, покряхтели, закусили огурцами.

– Чувствую, дорога быстро пролетит,– поделился соображениями Ярослав,– кстати, мужики, рекомендую…

С этими словами он вытянул откуда-то из-под столика литровую банку с чем-то густым и бурым.

– Кисель!– торжественно представил он нам содержимое банки,– теща варила. Водку им запивать – одно удовольствие. Кстати, об удовольствиях…

Рюмки были вновь наполнены, и вновь опустошены.

По коридору загрохотали шаги, звучный инспекторский голос, в который уже раз, начал скороговоркой перечислять имена:

– Коля, Женя, Света, Вадим, Наташа…

– Наташа с нами?– громко и искренне восхитился Ярослав.

– Это не я с вами, а ты со мной, пьяная морда!– кокетливо донеслось с противоположного конца вагона.

– Дима, Стас, Петя, Ярик…

Услышав свое имя, Ярослав нахмурился, и крикнул:

– Хуярик!

Повисла пауза.

– Ты чего ругаешься?– настороженно поинтересовался инспекторский голос.

– А чего так не вежливо?

После недолгого молчания перекличка продолжилась, но до того я явственно расслышал инспекторский шепоток:

– Не оркестр, а зоопарк какой-то.

Судя по перечню имен, и последовавшим за ним вздохом облегчения, все, наконец, оказались на местах. А ещё через несколько минут вагон слегка тряхнуло, и перрон за окном лениво пополз прочь.

– Поехали,– констатировал Ярослав,– ну, в добрый путь.

***

Я сижу в купе Полпальца, Февраля и Анатольича, дослушиваю чей-то длинный и сумбурный тост, закидываю в топку очередную рюмку коньяка.

– Курим?– интересуется Февраль.

– Курим,– соглашается Полпальца.

Мы выползаем в тряский вагонный коридор, пошатываясь бредем по нему. Изо всех купе доносятся радостные пьяные возгласы, где-то вибрирует заливистый женский смех, кто-то уже мучает бог знает откуда взявшуюся гитару… Коллектив отдыхает. Коллектив набирается сил и вдохновения перед завтрашним концертом в столице.

В тамбуре, где, разумеется, курение было запрещено, мы, поколебавшись некоторое время лишь для проформы, извлекли сигареты, но закурить не успели – тревожно взвизгнула едва закрывшаяся за нами дверь, и в тамбур шагнула не молодая, хоть ещё и не успевшая растерять остатки былой привлекательности проводница.

– Хотите, чтобы я вас с маршрута сняла?– сварливо поинтересовалась она, елозя по нам полным негодования взглядом,– сейчас начальника поезда позову, и на следующей станции к херам собачьим…

– Ну что ты, что ты, милая,– Полпальца, опершись плечом о стенку и вальяжно закинув ногу за ногу, широко улыбнулся,– откуда ж ты у нас такая зубастенькая?

Я уже не раз слышал о колдовском обаянии серого кардинала виолончельной группы, но ещё ни разу не доводилось видеть его в действии – сейчас Полпальца предстал передо мной, по меньшей мере, коварным венецианским сердцеедом, чьим серенадам самозабвенно внимает с балкона какая-нибудь придворная фрейлина, а не малое количество выпитого лишь добавляло ему шарма – Дон Жуан, захмелевший от любви, это ведь так естественно! О, Донна Анна, будь же милосердна, впусти его в свою душу!

– А ну, марш в свое купе, и чтоб я больше вас не видела!– буркнула проводница, судя по всему, не слишком падкая на пьяных обольстителей, пойманных на месте преступления.

Делать нечего – пожали плечами, вернулись в купе, выпили ещё.

– По-моему- не ебабельная,– первым прокомментировал случившееся Февраль.

– Да что ты понимаешь?– тут же возмутился Полпальца.

Кажется, история в тамбуре его несколько опечалила – потерпевший фиаско идальго в разношенных штанах с лампасами и мятой, видавшей виды футболке, угрюмо смотрел в одну точку, машинально вертя в руках пустую рюмку и время от времени озадачено почесывая выдающийся живот.

– Не все ж коту масленица,– вполне мирно заметил Анатольич с верхней полки.

– Ну вас в жопу!

Полпальца резко встал, схватил со столика уже порядочно опустевшую бутылку коньяка, и, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, покинул купе, громко хлопнув дверью.

– Во даёт,– восхитился Февраль,– белку поймал, что ли?

Я понимал, что дело обстоит несколько сложнее, да и все, думаю, понимали, но разбираться в этом сейчас совершенно не хотелось, а хотелось извлечь из хрусткого пакета под столом баночку пива, стремительно прикончить ее, бесстрашно и самозабвенно понизив градус, а после завалиться спать под уютный перестук колес. Лишь одно обстоятельство мешало реализации такого великолепного плана – пакет под столом был предательски пуст.

– В вагон-ресторан?– предложил Февраль,– коньячок пивалдой шлифанем, и в люльку.

Анатольич с грустью отказался, сославшись на возраст, а я, разумеется, согласился.

В вагоне-ресторане мы встретили Толика, чрезвычайно обрадованного нашим появлением – взяли пива, присели за свободный столик, разговорились, и все бы ничего, да только спустя полчаса выяснилось, что пить уже категорически нечего, а общая жажда праздника все ещё не утолена.