Василий Куприянов - Давайте улыбнемся

Я не покривил душой, когда заявил Стасику, что у него просто замечательная мама, и он не зря ей гордится. Он особо не возражал. Мы не стали долго раздумывать и прикидывать, что же делать с этими дарами морей, рек и прочих водоемов, а решили просто, не чинясь, скушать. Именно скушать, а не съесть или сожрать. Между этими словами имеется достаточно существенная разница. Едят пищу, жрут баланду, кушают блюдо. Стасик в этих вопросах был большой эстет, а я у него был толковым и расторопным подмастерьем.

Вот примерный распорядок дней последовавших с начала наших каникул. Я вставал в семь утра и ехал почти через весь Питер на Финляндский вокзал. Зачем? Да затем, что только там к восьми утра подвозили свежие, еще горячие булочки для наших утренних бутербродов. Купив булочки, я бегом летел на Кузнечный рынок, где приобретал свежую зелень для означенных бутербродов. Всем известно, что зелень украшает любое кулинарное изделие. Стасик вставал немного позже и ехал на Невский проспект, чтобы отовариться в Елисеевском гастрономе. Там приобреталось сливочное масло, сливки и, главное, там был лучший в городе обжаренный кофе. Конечно, можно было купить все то же самое и в любом другом гастрономе, но там не было гарантии, что продукты, которые мы приобретали, были максимум вчерашние, а не пролежавшие несколько дней на прилавках.

Ну не лень же было тащиться в такую рань через весь город именно за горячими булочками, когда почти такие же изделия можно было купить намного ближе. Ведь когда стояла дилемма, ехать на лекцию или нет, то всегда возникало масса серьезных вопросов. А как там с погодой за окном, благоприятно ли расположение звезд и планет на небосклоне для такого ответственного шага, обрадуется ли преподаватель моему появлению и пригодятся ли в будущем именно эти знания, которые будут сегодня вкладывать мне в черепушку, попадутся ли мне они в экзаменационном билете? А в этом случае никаких сомнений, только ехать.

Встречались мы к девяти, и начиналось приготовление легкого завтрака.

Бутерброды из семужки украшались розочками из сливочного масла. Веточки кинзы и укропчика на нем тоже были не лишними. На гарнир к копченому палтусу и нельме уместна была столовая ложечка другая зеленого горошка, а так же порезанный хрустящий соленый огурчик. Хорошим приложением было вареное яичко, разрезанное пополам и обильно политое майонезом. Стасик колдовал над сливками. Понятно, что кофе с взбитыми сливками резко отличается по вкусовым качествам от кофе просто со сливками. Это совершенно очевидная истина и не следовать ей было просто неразумно.

После откушивания завтрака начинались хлопоты об обеде. Косточки от семужки мы пускали на ушицу. Палтус жарили, парили, готовили сложные гарниры. Две ложечки хорошо прожаренной картошечки, по ложечке соленой и свежей капусты, пара маринованных огурчиков, снова зелень, горошек – это далеко не полный перечень состава наших блюд. Действовало два жестких правила. Никаких продуктов впрок, даже на два дня. Все должно быть абсолютно свежим. И порции готовились только на один раз, не доеденные остатки пищи, супротив студенческой натуры с огромным сожалением выбрасывались.

Был задействован еще один основополагающий принцип: пьянству – бой. За десять дней из алкоголя было потреблено по две маленькие бутылочки пива Невского двойного золотого и то только потому, что этот напиток гармонировал с каким-то блюдом из нашего меню. Купленные бутылки сухого вина использовались исключительно для приготовления соусов. Любому советскому школьнику было известно, что для приготовления белого соуса «пикант» требовалось только белое сухое, а, соответственно, для красного – красное, а не наоборот. Это аксиома, которой мы, как будущие инженеры не могли не следовать.

У нас со Стасиком за эти дни образовалась даже некая специализация. У него лучше получались белые польские соусы, а у меня острые красные. Кстати, завтрак и обед были только прелюдией к ужину, так сказать, небольшой разминкой. А вот во время ужина мы оттопыривались по полной программе. Усилия наши не пропали даром. К концу каникул на дне посылок оставалось только несколько небольших кусочков рыбы и пара банок печени.

Мы гордились тем, что хорошо потрудились на благо общества, то есть наглядно продемонстрировали то, что ожидало всех советских людей в 1980 году, который незабвенный Никита Сергеевич обозначил началом коммунизма. Ну, конечно, студенты должны всегда быть в авангарде общества. Это натура у нас такая – во всем и всегда быть впереди.

Поступить в институт было для меня самой легкой задачей. Сложнее было прожить пять лет в Питере, чтобы потом было, что вспомнить. А это требовало определенных финансовых ресурсов. В принципе, отцовские переводы и повышенная стипендия оборонного факультета обеспечивали прожиточный минимум, но у меня не заладилось с учебой на первых курсах. Причем, самое обидное, что не пошли высшая математика и физика, которые я в школе любил и был по ним призером всех олимпиад. Я и сам до сих пор не понимаю, почему так произошло. Преподаватели были вполне либеральные и искренне хотели поставить мне тройку, но моя дремучесть делала это невозможным. Самое забавное то, что я заходил на математику первым, перерешивал задачи многим своим сокурсникам – без них не давали билет, они выходили с пятерками, а я с двойкой. Со второй попытки, когда я внаглую шпаргалил и, боясь даже напутать в терминологии, говорил: вот, если к этому прибавить вот это, то получится вот это. Пораженные моими выдающимися способностями преподаватели ставили мне заветную тройку, но, как правило, за пределами сроков экзаменационной сессии. Другими словами, прощай, стипендия, а это приводило к существенному дефициту бюджета. Так что пару семестров из десяти я оставался без стипендии, но винить было некого, кроме себя. Просить отца увеличить содержание не позволяла гордость, хотя для него это не было бы проблемой. Зарабатывал он по тем временам очень неплохо. Но я даже в детстве никогда не просил у родителей карманных денег, потому что всегда существовал народный промысел для пацанов – сбор бутылок. С доходов этого промысла в моем рационе всегда и в достаточном количестве были газировка и мороженое, а однажды, поднапрягшись, я даже скопил деньги на коньки с ботинками.

Угроза дефолта заставила меня перебрать все варианты студенческих подработок. Возврат к детскому промыслу был исключен по простой причине: этим занимались питерские старушенции, которые дежурили в сквериках возле гастрономов. Когда трое советских граждан мужского пола двигались от магазина к лавочке, они тут же подбегали и предлагали стаканчики. Мужикам, конечно, было приятно утолить свою жажду не из «горла», а из благородной посуды и даже чокнуться. Арендной платой за стаканчики и была пустая бутылка. Вмешиваться в такой давно сложившийся и хорошо организованный бизнес студенту орденоносного института, носящего гордое имя Ленсовета, было просто неприлично. Народ бы меня не понял. Другим классическим студенческим способом заработка было ночное дежурство через сутки в детских садах. Платили за сей труд 45 рублей в месяц, но такие места из года в год передавались по наследству. Разгрузка вагонов только со стороны привлекательна. Свои проверенные способности грузчика я оценивал в десять, от силы пятнадцать тонн за смену, а это копейки. Более или менее приличные заработки шли от тридцати, но после такого трудового подвига тебя мало что будет интересовать, даже вкусная и здоровая пища, не говоря об остальном. Но тогда для чего трудиться?