Елизавета Михайличенко - Гармония по Дерибасову

— Да нет, что ты! Это я так, догадался, — затараторил Дерибасов. — Потому что я донос на нас читал. Это его дачники написали.

Губы у Елисеича задрожали:

— Нет правды, Мишка! — он сглотнул слюну, потому что слова царапали горло. — И совести!

— Ну и хрен с ними, — сказал встревоженный Дерибасов.

— Заводят меня в комнату, а там какой-то бандит в меня пальцем тыкает. «Попался!» — говорит. И следователю рассказывает, как он у меня оружие покупал. А я ж его впервые в жизни вижу! «Совесть-то у тебя хоть есть, у поганца?!» — говорю. А он только скалится и насмехается: давай, мол, Мотя, поворачивай глаза зрачками в душу!

— Да ладно, — отмахнулся Дерибасов, — тебя ж выпустили. Растереть и забыть. Правда восторжествовала!

— Да нет, Миша. Они ему поверили. А меня еще судить будут. Так что, Михаил, пора мне глаза закрывать… пятаками медными… И в душу их поворачивать… пока не отлетела… А деньги на смерть вон, за часами…

Дерибасов вскочил:

— Давай лучше на эти деньги свадьбу тебе сыграем! Ты чего это?! Тебе еще шампиньоны растить!

— Вот, — сказал Елисеич удивленно. — Смотри-ка ты, починил.

— Ну я ж и говорю! — похлопал Мишель старика по гулкой спине. — Ты ж у нас талантище! На все руки! Да у тебя с таким полетом фантазия, что и не уследишь! — искусственное оживление давалось сегодня Дерибасову плохо. — Умирать! А право ты на это имеешь? Да ты ж для общества о-го-го! Ты ж цены себе не знаешь! Вот взять эту бывшую мясорубку. Починить ее любой дурак сумеет. А ты что из нее накумекал?

— Дак это… — виновато отозвался Елисеич, — починил.

— Ну, что она теперь делать умеет? — то, что в руках Елисеича вещи всегда перерождались и совершенствовались, было для Дерибасова и назарьинцев очевидно и бесспорно.

— Мясо молоть, — потерянно сказал Елисеич.

— И все?! — поразился Дерибасов.

— Все, Мишка, — ответил старик. — И то еле починил. Руки трясутся. И охоты нет. — Он сумрачно отвернулся и пересел на кровать. — Отдохну.

— От чего отдыхать?! — чуть не заплакал Дерибасов. — А шампиньоны?! А дело наше?! Шутишь со мной?! Мне и дом строить — во, позарез!

— Да зачем тебе дом, — Елисеич, кряхтя, укладывался. — Помру, все внучке Дуняше. Зачем вам третий дом? Дитев-то нету.

— Елисеич, — прошептал Дерибасов, — ах ты… Ты ж меня под корень… Я теперь пропаду.

— Ты-то не пропадешь, — равнодушно сказал Елисеич. — Парень ты хоть и плюгавый, но заводной, крепкий. В подвале, вон, все отлажено… Для первой поры подойдет. Механизмы добрые. Ты главное дело, в них не лезь, смазывай только. Они год-другой без осечки проработают, а там мозга сама зашевелится. Да и я, может, чуток подсказать успею… Миш, пускай Дуняша придет… Тошно чего-то одному…

До конца лета боролся Михаил Дерибасов за выживание, как муха уворачиваясь от хлестких ударов судьбы.

Первый удар был нанесен свернутой газетой — развернув мятый номер «Ташлореченских известий», Дерибасов узрел испохабленную прошлогоднюю мечту. Вот он и оказался главным героем ударного газетного материала. И одна из двух подписей была та самая, веская, взлелеянная в мечтах, — В. Калугин. Даже заглавие было приемлемое — хоть и не «Назарьинской инициативе — зеленую улицу», но «Назарьинский феномен», что тоже смотрелось неплохо. Под заглавием черным шрифтом сообщалось: «Воистину, Дерибасов из села Назарьино Благодатненского района — человек феноменальный. Тягаться с этим простым зоотехником мог бы разве что граф Калиостро. Похоже, что скоро в Назарьино двинутся экскурсанты и паломники с единственной целью — взглянуть на этого удивительного человека». После такого жирного шрифта невольно отыщешь взглядом рубрику. Но вместо желанной «За грибы — как за хлеб» Мишель обнаружил однозначное: «За ушко да на солнышко». А уж из текста фельетона Дерибасов узнал о себе такое, что сразу понял: даже пытаться теперь мириться с Дуней бессмысленно.

Калугин, фельетонировавший в цейтноте, «изобразил» Дерибасова грубыми рельефными мазками, не заботясь о фотографическом сходстве. В дело пошла и имевшаяся у зав. отделом писем сыроватая заготовка. Даже Санька Дерибасов, редко признававший свою неправоту, потрясенно сказал:

— Ну-у и дядя Миша… Нет, с пираньей я был не прав. Это же акула!

А Еремиха запретила Анжелике и подходить к рынку. Впрочем, на рынке от девки никакого проку все равно не было, так как после «массового отравления» Арбатовых, молва, вопреки расчетам Мишеля, не стала вникать, от чьих именно шампиньонов погибло «семей сто, а то и вся тыща». И грибы всех видов покупали только ошалевшие от дешевизны приезжие.

Кооператив «Дачник» рассортировался по разносортным больницам и искал утешение в бесплатном медицинском обслуживании. А Дерибасов пытался увлечь массы личным примером:

— Да где же они отравленные?! Вот! Гляди! Гляди в оба! Видишь, отрезаю и ем без всякой даже термообработки!

— Ну да, — находился умник, — ты-то знаешь, от которого кусать.

— Да такой за копейку отравиться готов, — встревал скептик.

— Опять же радиация, — продолжал умник. — Радиация убивает долго.

Теряя с деньгами чувство юмора, Дерибасов урвал счетчик Гейгера. Но и это не помогло — счетчик лениво отщелкивал фоновую радиацию, а люди шарахались, как от щелчков по носу. Дерибасов с воплем:

— Это же фон! Фон!!! — бежал в другой конец рынка.

— Однако здесь пореже будет, — сомневались одни.

— Это что же мы едим?! — с ужасом шарили глазами по ближним рядам другие и уходили с пустыми сумками.

Кончились дозиметрические забавы делегацией из Флегматика и трех незнакомых мясников, реквизировавшей счетчик на четвертование.

Из-за полного отсутствия наличности строительство Дома ограничилось превращением портика в беседку. Только не виноградную, а грибную. Шампиньоны на лесках все сильнее стреноживали поросячьи ножки колонн. Хотя портик и был воздвигнут на солнечном, хорошо продуваемом месте, ночью в коконе беседки пахло сырой землей и прелью. Дерибасову все чаще снился крадущийся к раскладушке обманутый Куцый с длинным ножом в длинных руках.

Да, Куцего Дерибасов обманул. Но не преднамеренно. Он честно собирался поставлять ему дозу. Но где ее взять, он не знал.

А когда узнал, то и знать не захотел. За такие деньги можно было остаться и в дурдоме, тем более что «Деликатес» все равно работал на «кокон». И Дерибасов мужественно предпочел возможную смерть неизбежному разорению.

А смерть, как бы пристреливаясь к Дерибасову, постигла Елисеича. К концу лета задождило, стирая границы между днем и ночью. Поля стояли по-тифозному обстриженные. Самолюбивое Назарьино переживало смерть Елисеича и непослушание Саньки Дерибасова, назарьинского принца Уэльского.