Николай Ватанов - Метелица

— Забрали старика! — подумал я.

Но в этот момент Сергеев, решительно отшвырнул наседающую на его ногу корзину, и заговорил:

— Так вот товарищи, наверно вы уже знаете об ужасной, постигшей нас потере. Вчера на дому скончался наш горяча любимый начальник и товарищ Петр Иванович Хмарь.

Далее Сергеев сообщил, что постарался и многим уже преуспел для покойного: молнировал Главку, последний ответил, что соболезнует и позволяет взять расходы по похоронам на казенный счет. Кроме того им, Сергеевым, оповещены местные власти, которые тоже соболезнуют. Наша задача теперь в том, чтобы не ударить лицом в грязь, и устроить нашему управляющему достойные похороны.

Наступило молчание, затем выступил главбух Сидор Карпович:

— Во первых, надо составить смету расходов, — сказал он, — во-вторых, — оповестить мастерские и прорабову в третьих, как же это так…, кто мне подпишет сегодня чеки?!

Мы все дружно зашикали на чернильную душу. До того ли нам было?!

В самом деле, далеко не всем и не каждый день выпадает такой случай: естественная смерть управляющего! Не думаю, чтобы кто либо в конторе искренно любил Петра Ивановича, его скорей побаивались и уважали, но такой благородный поступок с его стороны, джентльменский уход без неприятностей для окружающих, многих расположил в его пользу. Покойник всем приятен: не выдаст, не подгадит! И партия и правительство тоже очень любят покойников.

Похороны должны были состояться на следующий день, в воскресенье, но в субботу уже никто не работал, каждый, в особенности же наши дамы, не на страх, а на совесть старались постоять за честь фирмы. Образцом печальной процедуры мы, не сговариваясь, взяли Кремль, все должно было произойти в точности как там, при погребении «великого» вождя. Покойник был скуповат и держал нас в черном теле, теперь же мы, получив легкомысленный карт-бланш Главка, могли отыграться. Уже много времени спустя, приезжий ревизор, просмотрев похоронный отчет, задумчиво качал головой:

— На цветы и за прокат пальм из гостиницы Интурист — 500 рублей, гм… предположим; на газированные воды — 300… Простите, Сидор Карпович, не пойму: зачем покойному, царство ему небесное, могли понадобиться в таком количестве газированные воды?

Дирекция, как говорится, не поскупилась на расходы, зато еще и сейчас есть о чем вспомнить!

К концу дня цинковый гроб с бренными останками Петра Ивановича был привезен в контору и водворен в кабинете на его же письменном столе. Вся остальная мебель была вынесена, и большая комната заставлена пальмами, фикусами, олеандрами и прочими представителями субтропической флоры. Гроб утопал в венках, над ним колыхались красные, с черным крепом знамена. Возжечь восковые свечи постеснялись, зато наши техники соорудили великолепную, из разноцветных лампочек, иллюминацию. Впечатление было такое, что вот-вот по комнате запорхают колибри и на ветвях закричат павлины…

В девять часов вечера я, с Володей Мицкевичем, пробрались к саркофагу и стали у изголовья на почетный караул. Дежурить предстояло по расписанию два часа.

Петр Иванович лежал в гробу строгий, скуластый, с приплюснутым носом и с несколько растянутой, лягушиной физиономией. Выглядел он маленьким, в жизни же был среднего роста, коренастый, лет пятидесяти, мужчина.

— Еще одна жертва режима, — думал я, озираясь по сторонам.

Пять лет назад Петр Иванович впервые явился в контору и на вопрос швейцара тихо отрекомендовался: я ваш новый управляющий. Вскоре мы узнали, что он единственный из партийцев, сохранившийся после чистки на заводе «Сельмаш», там он был предзавкомом. Ценой каких предательств ему удалось удержаться на поверхности — осталось тайной. Происходил он из крестьян, был малограмотен и не красноречив. Тогдашний вридуправляющий конторой, некий Липман, решив должно быть с разбега, что новый начальник дурак, не выпускал из своих рук браздов правления, и Петр Иванович безропотно побежал рядом, пристяжной. Такое положение длилось около полугода. Петр Иванович присматривался и изучал. И вдруг все изменилось. В один прекрасный день Липман взмахнул могучими крылами и исчез, больше мы его не видели. Петр Иванович сам повел корабль, и надо отдать ему справедливость, что за пятилетие его управления контора процветала, посколько, конечно, может процветать какое- либо дело в условиях советского хозяйства.

Мы уже с час стояли, было тихо; во всем здании, кроме кабинета, притушены огни. Мицкевич, который уже давно переминался с ноги на ногу, наконец, не выдержал:

— Какого лешего, хотел бы я знать, мы здесь торчим, — сказал он сквозь зубы и покосился в темный угол, где пискнула и шарахнулась мышь.

— Терпите, Володя, в порядке профсоюзной дисциплины, — посоветовал я.

Вдруг красная лампочка, пристроенная на олеандре, мигнула и потухла, и одновременно тихо соскользнул со стула и упал на пол венок.

— Те-те-те, давайте, Андрей Иванович, лучше погуляем по коридору, — предложил Мицкевич. — Тут, я вижу, дело дохлое.

— Благодарю, я не боюсь.

— Что за предрассудки, кто же боится?! — возмутился Мицкевич, спешно покидая комнату. — Только, извините, я не псаломщик.

Мицкевич был молодым, талантливым инженером. Больше всего любил он уехать в длительную командировку на самую отдаленную монтажную точку, завести там собственное хозяйство и жить помещиком. На все запросы конторы с требованием отчета он обыкновенно отмалчивался. Только экстренные меры могли его привести в чувство. Петр Иванович держал его в последнее время при управлении.

Мицкевич вернулся на пост лишь через пол часа, сильно навеселе.

— Ну, как у вас тут? Покойник и прочее? — поинтересовался он, пробираясь между пальмами.

— А мы сейчас с Антонычем (старик швейцар) здорово выпили за упокой души хозяина. Напрасно вы…

— Глядите!!! — шепотом перебил я его, большими глазами смотря вперед. Там, на саркофаге черная шляпа, вложенная в руки покойного, медленно ползла по гробу.

— Володя, постойте, куда же вы опять?!!

Додежурить, пока пришла смена, пришлось мне одному, Мицкевич больше не показался. Таинственного случая со шляпой он мне затем никогда не простил.

Похороны состоялись на следующий день, в полдень. Процессия растянулась на целый квартал. В голове колонны, на декорированном красными и черными полотнищами грузовике с открытыми бортами, стоял осыпанный цветами гроб с телом покойного. Затем…, но здесь я вынужден сделать примечание. Непосредственно за грузовиком шла, повязанная скромным, черным платочком, простая крестьянка — жена Петра Ивановича. Ее заплаканное, с выражением глубокого горя, лицо и весь жалкий, деревенский вид как то не гармонировал с абстрактной пышностью постановки. Не даром парторг Сергеев, обладавший художественным вкусом, несколько раз пытался оттеснить старушку куда-нибудь назад, но она с удивительной цепкостью отстаивала свое место. Несколько скрашивало это досадное явление дебелая, красивая невестка, жена сына, поддерживавшая свекровь под руку. Сын Петра Ивановича был где то за Уралом с экспедицией, и на похоронах отца не присутствовал.