Николай Ватанов - Метелица

— Какая дерзость! Он нас наградил за то, что мы не украли его денег. Ну и нравы!

— Сволота порядочная! — согласился Толя. — Мы ему сохранили целый капитал, он же дал нам по талеру.

— Сохранили?! — удивился Иван Филиппович. — Гм…, а ты разве полагаешь, что мы могли и «не сохранить»?!

Несколько озадаченный, понес Иван Филиппович шубу господина снова цеплять на крюк вешалки. И тут разразилась ужасная катастрофа!

Очевидцы происшествий несчастные люди. От них граждане требуют подробного доклада. Вместе с тем особенность всякой катастрофы (будь то обвал лавины, столкновение поездов и т.п.) — мгновенность. В какую-нибудь долю секунды случается столь многое, что человеческий глаз не может всего запечатлеть. Менее добросовестных это не смущает и потому пошла поговорка: «врет как очевидец». Я слыхал однажды правдивый рассказ маленькой девочки, очевидицы столкновения автобуса с трамваем:

— «Он (автобус) не хотел уступить место ему (трамваю) и они друг на друга прыгнули и повалились на брюхо. Оба страшно кричали, моя же мама громче всех и меня увела».

Детскую правдивость стремлюсь сохранить и я при описании происшествия в холле.

Шуба делегата каким то образом нарушила шаткое равновесие вешалки и вся временная система мгновенно пришла в движение. Все зашаталось, загудело и рухнуло. Там, где только что гордо стоял человек и высились вешалки, не было ничего. У подножья же громоздились руины из пухлого снега, камней и обломков столетних сосен и елей. Безучастно сияло солнце, кругом — жуткое безмолвие. Тишину нарушал лишь монотонный голос докладчика, чуть слышный из приоткрытых дверей зала заседания.

Первым опомнился я, и с тревогой позвал:

— Иван Филиппович, вы живы?!

В ответ послышался приглушенный, идущий как бы из перины, стон пострадавшего.

— Шевельните, голубчик, ножкой или ручкой, если они у вас еще целы, — попросил я. — Мы должны знать место, где начать раскопки.

Затем, используя, главным образом молодые силы Толи, нам удалось благополучно вытащить отважного альпиниста, и поднять вешалки вместе с висящими на них робами.

Иван Филиппович предстал перед нами несколько помят и красен лицом, но вполне еще жизнеспособен. И такова сила советской закалки, что он не стал себя ощупывать, а прежде всего поинтересовался состоянием вверенного ему имущества.

— Какое счастье, — сказал он, — что ни одна шуба не сорвалась со своего номера! А то было бы нам дело! — Потом обвел взором ряды вешалок и не без сарказма заметил:

— Вот вам и хваленая американская техника!

— А шляпы?! — воскликнул Толя.

Только тогда мы обратили внимание, что все головные уборы разлетелись по комнате, и не было никакой возможности снова водворить их по месту и номеру.

— Теперь, господа, мы пропали! — выразил общую мысль Иван Филиппович. — Пять лет «строгой» нам обеспечены.

Стали мы судить и рядить. Ничего лучшего не придумали, как принести длинный стол и разложить на нем для обозрения клиентов их злополучные шляпы.

— Не хотел бы я быть на месте одного из владельцев, — сказал Иван Филиппович. И действительно, качалось безнадежным делом среди сотни шляп найти спою, единственную.

— Считаю целесообразным, чтобы Толя перешел на нашу, а мы на его сторону, — предложит Иван Филиппович. — Он и опыт имеет и лучше владеет английским языком.

— Совершенно верно, — поддержал я Ивана Филипповича.

— Нет, господа, я не считаю это целесообразным, — сухо возразил Толя.

Стали мы с тоской на сердце, но и не без любопытства, ожидать нашей судьбы. Первыми появились бегумы, не досидевшие до конца заседания. Нечистая совесть не позволяла им быть слишком требовательными. Иван Филиппович сначала выносил пальто, потом жестом широкого гостеприимства указывал на стол, и предлагал выбрать шляпу по вкусу. Время от времени Толя со своей половины давал краткие разъяснения по-английски. Делегаты задумчиво подходили к столу, обходили вокруг, иные по каким-то неуловимым для нас признакам находили свое имущество, другие долго беспомощно бродили, не зная, что предпринять. Когда начался массовый разъезд, возле стола образовалась настоящая ярмарка. Некоторые смеялись; желчные — начинали нам выговаривать. Но так или иначе число делегатов медленно, но верно убывало, убывали и шляпы.

— Уходят лучшие шляпные экземпляры, дрянь же остается, — тревожился Иван Филиппович.

Постепенно выявлялось чудо. Через час в зале оставался один только делегат (возможно сам докладчик!) и на столе в холле лежала одна шляпа. Когда запоздавший явился, я помог ему надеть пальто, Иван Филиппович же с большой готовностью подал последнюю шляпу.

Господин докладчик не раздумывая ее надел, но тут же снова сорвал.

— Это не моя шляпа! — сердито сказал он.

— Другой, сэр, у нас в настоящее время нет, — любезно сообщил Иван Филиппович. Нам на помощь прибежал Толя, с хода давая краткие пояснения по-английски.

Господин докладчик презрительно отшвырнул от себя шляпу, церемонно поблагодарил нас за хорошее обслуживание и с обнаженной головой вышел на улицу, под снег и ветер.

— Вот еще чудак, наверно венеролог! Совсем еще приличный шляпец, — говорил Иван Филиппович, примеряя шляпу перед зеркалом. — Если не возражаете, я ее оставлю себе.

Очень довольные, что шляпная трагедия кончилась столь благополучно, мы быстро убрались, подсчитали чаевые (пришлось по 15 долларов на человека!) и на рысях двинули домой.

По дороге к собвею я вспомнил и попросил Ивана Филипповича досказать историю с дядей Пьером.

— Что тут досказывать, — нахмурился Иван Филиппович. — Этот субъект выплыл уже после капитуляции. Арина Алексеевна вспомнила тогда, что у нее есть еще один дядя, старый эмигрант, проживающий в Париже. По ее соображениям он мог бы нас выручить из скверного положения, в которое нас поставил дядя Отто. Она узнала его адрес и ему написала. Вскоре пришел ответ. Дядя Пьер сообщал, что он сейчас очень занят перед отъездом на родину. Он получил, мол, уже советский паспорт и надеется скоро быть в своем доме в Москве. Нам всем он советует ни мало не медлить и поступить так же.

Арина Алексеевна была заметно смущена посланием дяди Пьера.

— Насколько я помню, он всегда был притрушенный, — только сказала она.

— Нет ли у тебя в Америке еще дяди Джека? — спросил я.

— Такого нет, почему?

— Жалко! Мы, переехав туда, возможно могли бы ему помочь. Он, наверно, как рецидивист, отбывает пожизненное заключение!

— Какие ни есть, а все же родственники! — решила Арина Алексеевна по дамской своей логике. — А вот у тебя никого нет!

Вскоре после войны выписал из Европы старый эмигрант, профессор Сергеев, нового, и стал ждать. Время идет, новый не едет и напали на профессора сомнения: не нажил ли себе беды. На родине он не был много лет (эмигрировал еще при царе), что там за люди, как преобразились, совершенно неизвестно. Может народились за советское время марлоки какие, приедет такой голубчик в стоптанных валенках на босу ногу, возись с ним! Может быть они по человечески и разговаривать разучились! Генеральша Авакумова, что из Югославии, женщина мистической складки, так и разъяснила: «В Совдепии говорят лишь начальники, остальные только взвизгивают». Профессор было испугался: — «Вы так полагаете?!, но тут же усумнился: — «Не может этого быть, Варвара Петровна, не думаю!», — впрочем с благодарностью взглянул на генеральшу: не рассказала на этот раз ничего об антихристе!