Сергей Шапурко - Два миллиона (сборник)

У директора было такое жалкое выражение лица, что было очевидно: он всю катастрофу уже пережил, хотя ее и не случилось.

Представление на арене продолжалось. О произошедшем знали только непосредственные участники и лев, который с философским спокойствием наблюдал за кутерьмой из своей клетки.

– Спас ты нас! – продолжал лебезить директор, – спасибо тебе, парень! Чем отблагодарить тебя?

Но тут в душу руководителя цирка закрались некоторые сомнения. Лицо спасителя было ему знакомо.

– А как ты здесь оказался? Ты кто?

– Я к Гере Хохотову приходил.

Директор узнал его.

– Так это ты из себя клоуна корчил?! Чего на арену поперся?! – взревел директор. Переход от благодарности к гневу у него произошел мгновенно и вполне естественно.

– Я хотел…

– Он хотел! Вы слышали? Ты нам чуть все представление не сорвал!

– Но все же закончилось хорошо.

– Ну, да… Получается, что так, – призадумался директор.

– И зрители хлопали. И смеялись. Значит, им понравилось, – взял инициативу в свои руки слесарь, – а коль так и тут я вас выручил.

– Это еще почему?

– Герард пьяный в дрова, – сообщил доверительно фокусник, стоявший рядом и выжимающий воду из накидки.

– Пьяный?! Уволить! Три дня только в цирке и уже пьяный!

– У него причина веская была, – сказал Иван, зло посмотрев на фокусника.

– Что еще за причина? – недовольно спросил директор.

– Личного свойства. Вы, вот что, товарищ директор… Я вас спас? Спас! Полагается мне награда? Полагается! Оставите Герарда на работе – это и будут мои премиальные. Он хороший, поверьте.

– Хороший – это не профессия. Ладно, посмотрим.

– Нет уж! Вы мне твердо пообещайте.

– Хорошо, хорошо, обещаю. А сам-то ты чем занимаешься? Давай к нам в цирк. Ты, я смотрю, многостаночник, все умеешь.

– Не получится у меня. Дело у меня есть.

– Ну, смотри. А то бы к нам? Работал бы каким-нибудь слесарем-акробатом. А?

– Нет, нет, товарищ директор, не уговаривайте! Пойду я.

– Как хочешь. Спасибо тебе, парень! Выручил.

По улицам столицы плыло тепло. Оно растапливало застывшие за зиму сердца москвичей и грело им душу. Лето было где-то рядом, возможно, вон за тем углом или за тем серым зданием, окна которого пылали от солнца так, как будто внутри бушевал пожар. Веселые толпы двигались по Моховой. Все уже получили укол летней эйфории. Более молодым казалось, что тепло пришло уже навсегда. Люди постарше такого вопиющего оптимизма не разделяли, но радовались тоже.

Прохожие спешили, как обычно спешат все москвичи. Они торопились жить, а это подразумевает и быстроту перемещений. Гости столицы, подхваченные потоком коренного населения, так же переходили на галоп. Им тоже надо было многое успеть. И купить тете Глаше, живущей в измученном дефицитом городе Таком-то, садовую лейку. И достать кассеты для бритвенного станка племяннику. Купить внуку игровую приставку, а соседу дяде Жоре – настоящий бразильский кофе. Надо было успеть осмотреть хотя бы центр города и, если уж очень повезет, сходить в театр. И все это в один командировочный день.

Среди кипящего людского моря неспешно прогуливался модно одетый тридцатилетний мужчина, счастливый обладатель правильного греческого носа и настоящих швейцарских часов. С обоих боков к нему жались симпатичные девицы, Даша и Валя. Они были настолько похожи друг на друга, что мужчина иногда их путал.

Не спешил он потому, что, в отличие от остальных граждан, работал он только три-четыре дня в месяц и остальные дни у него были выходными.

Звали мужчину Егор Викторович Продуваев. Занятие он имел редкое и весьма эффективное.

Раз в месяц Егор Викторович отправлялся за границу. Погреться на солнышке или осмотреть развалины Колизея в планах он не имел, как и не собирался заключать какие-либо сделки или проходить стажировку в престижном университете. Он провозил в своем багаже сложное устройство, имеющее длинное и ничего не говорящее подавляющему большинству граждан название. Таможенники, не находя это устройство в списках товаров, разрешенных к вывозу, его конфисковывали. К ожидаемой радости Продуваева. Он тут же составлял исковое заявление и подавал его в суд. Через какое-то время, по решению суда, ему выплачивали моральный и материальный ущерб, поскольку сложное устройство значилось-таки в каких-то обновленных списках, каких-то постановлений, о чем и представлял справку Егор Викторович. Конечно, вся эта канитель занимала время, и приходилось часто менять таможенные посты, но доходы были весьма хороши. Остальное, свободное от приграничной суеты время, Продуваев отдыхал по месту своего жительства – в городе Москве.

– Егорушка, пошли в ГУМ сходим. Там, говорят, новую коллекцию летней одежды показывают, – капризно прогнусавила Валя.

– Ой, точно! Пошли, пошли! – поддержала подругу Даша.

– Вы, женщины, о чем-нибудь, кроме тряпок, думать можете?

– Ну, Егор!

– Ладно, пойдем, уговорили. Но только посмотрим, – сказал опустошитель таможенного бюджета, и вся троица той же медленной поступью побрела к ГУМу.

На подходе к главному магазину страны ими был замечен занимательный субъект. Тот разложил на картонке разнообразные зажигалки и доверительно смотрел в глаза прохожих, видимо, надеясь отыскать среди тех покупателей своего товара.

Егор, у которого был настолько острый язык, что, если бы возникла необходимость, он смог бы им брить щеки с не слишком разросшейся щетиной, не мог пропустить такой случай.

– Что, дядя, Кремль поджечь собираешься?

Гайкин, а это был именно он, шутки не понял, но, уловив, что к его товару проявляют определенный интерес, сказал:

– Зажигалки вот продаю. Недорого. Ручная сборка, – и тихо добавил. – Денег на билет нету.

Даша, пристально осмотрев торговца, задумчиво произнесла:

– Какой интересный тип. В нем есть что-то загадочное…

– Какие уж там загадки! – ухмыльнулся Продуваев, – плуг свой пропил, пахать землю нечем, вот и околачивается тут, медяки сшибает.

– Нет, в нем есть что-то первобытное, необъяснимое, – поддержала подругу Валя.

Иван, к которому вся троица подошла вплотную и рассматривала его, как слона в зоопарке, несколько оробел.

Московские гуляки были так вызывающе дорого одеты, так непринужденно, словно играли в дартс, метали слова и так развязано держали себя, словно они были конферансье на неведомом слесарю концерте.

Заметив смущение на лице Гайкина, Егор сказал:

– Ты, дядя, не тушуйся, мы же не из милиции. Товар твой конфисковывать не будем. ГУМу, я думаю, ты так же большой конкуренции не составишь, и служба их безопасности вряд ли тобой заинтересуется. А мы так, поговорить с человеком из народа хотим. Ты не против?