Дьердь Микеш - Архивы Помпеи

— Благодарю, вы спасли мне жизнь, — пролепетал он, придя в себя. — Но откуда вы узнали, что…

— Догадались. Когда вы написали статью о собаках, мы поняли, что вас начнут травить, и следовали за вами повсюду как тень.

— Вы не собачники?

— Нет. Кошатники мы.

Дома его ждала пустая квартира и письмо: «Возвращаюсь к маме. Не могу жить с человеком, который не любит собак. Ольга».

Он рухнул на стул и задумался: что теперь делать? Немного погодя позвонил главному редактору.

— Ты должен помочь мне, товарищ Глезич. Меня преследуют собачники.

— Ничего не могу сделать, — ответил главный. — Я предупреждал, чтобы ты не затрагивал эту тему.

— Неужели я не могу высказать свое мнение?

— Можешь, но теперь расхлебывай сам кашу, которую заварил, — безразличным тоном сказал главный и положил трубку.

В этот момент раздался звонок в дверь.

— Кто там? — спросил журналист, не открывая.

— Это я, почтальон. Принес посылочку.

— Какую посылочку?

— Не знаю, кажется, будильник. Там что-то тикает…

«Адская машина!» — промелькнуло в голове журналиста. Он

выхватил посылку из рук почтальона и пустился бежать.

— Куда вы так спешите? — остановил его дворник. — Я хочу поздравить вас с прекрасной статьей…

— Потом, потом! Сейчас мне некогда!

Он добежал до Дуная в рекордное время. Бросил посылку в воду и закрыл глаза. Несколько минут простоял в ожидании, но взрыва не последовало.

Когда он открыл глаза, то увидел перед собой маленькую таксу, которая глядела на него, расставив кривые лапы и склонив голову набок.

— Спасите! — в ужасе закричал журналист. — На помощь!

— А еще мужчина! — презрительно произнес владелец собаки. — Испугаться щенка! Пойдем, моя звездочка, пойдем, это глупый дядя…

На следующий день он взял отпуск и уехал в провинцию. Родственники в Кишлеце не приняли его из-за статьи о собаках. Но родственники в Надьлеце приняли его из-за статьи о собаках. Через четыре недели пришла телеграмма из редакции: «Страсти утихли. Можешь возращаться. Глезич».

Журналист сел в поезд и через несколько часов был в Будапеште. На вокзале его встретила жена. Рядом стоял дог ростом с теленка.

— Обожаю собак, — сказала жена с полными слез глазами. — Но тебя я тоже люблю…

На следующее утро он уже присутствовал на заседании редколлегии.

— Вот тебе на выбор две темы, — сказал заведующий отделом. — Или возьмись раскритиковать постановление горсовета, или… Тут пришло много писем от читателей. Жалуются, что собаки портят клумбы, ломают цветы…

— Я беру первую тему, — без колебаний заявил журналист. И его не смутило, что коллеги вокруг осуждающе качали головами: ну и трус!

Не знаю, как вы, а я уверен, что все настоящие драмы происходят не вечером, а утром. Вечер побуждает к философскому восприятию жизни, к мечтам о покое. Он навевает, наконец, сонливость, а сонливость, как известно, драмам не способствует. Утро же, наоборот, бурлит энергией. Если мне суждено когда-нибудь написать драму, третий и кульминационный акт ее будет происходить между семью и половиной восьмого утра. Это как раз то время, когда достаточно одного неосторожного слова, чтобы мирный дом превратился в гладиаторское ристалище.

Я уверен, что Отелло, например, задушил Дездемону не вечером, как это утверждает Шекспир, а утром. Вечером, когда он, разгневанный, вошел в спальню жены, он против своей воли залюбовался Дездемоной. Да, она и впрямь была хороша. Ее светлые волосы рассыпались по подушке, через окно нежно струился волшебный свет луны… Он вздохнул и на цыпочках вышел из спальни.

Но спал он в эту ночь все-таки плохо, все время ворочался, проснулся поздно и встал с постели уже раздраженным.

— Опять я опаздываю, — буркнул он, — второй раз за неделю… Еще выгонят…

— Генерал, а боишься, что уволят, — заметила Дездемона, разыскивая куда-то запропастившийся чулок.

— Генералы тоже не опаздывают, — сказал Отелло, и в голосе его послышалась ирония, — если, конечно, им не приходится ждать, пока подадут завтрак…

Дездемона взглянула на часы.

— Завтрак! — вскричала она. — Посмотрите на него, он ожидает, чтобы ему подали завтрак! Ты знаешь, как я кручусь целый день — и на работе и по магазинам с сумкой… Завтрак! — . Она саркастически рассмеялась.

Драма назревала.

— Дездемона, — яростно прошипел Отелло, — я не собираюсь обсуждать с тобой, кто больше работает, но могу я по крайней мере спросить, где мои чистые носки?

— Я отложила их, чтобы заштопать…

— И что же? Ты ждешь, пока они сами заштопаются?

— Отелло, я устала от твоего остроумия. Может быть, ты прибережешь его для своих солдат?

— Дездемона, — взывал генерал, — не буди во мне зверя!

— Ах, скажите, пожалуйста, какие страсти! — хохотнула Дездемона.

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

— Утром? Да ты что, рехнулся?.. Подогрей-ка себе завтрак.

Тут Отелло не выдержал и задушил ее. Он и вообще-то нервничал из-за этого парня Кассио, которому Дездемона отдала платок, но если бы он в то утро не опаздывал на службу, то, быть может, никогда бы не сжал пальцами тонкую и милую шейку.

Летене был обыкновенным сотрудником Бамэксбумферта. Работал добросовестно, коллеги его любили. Но потом он начал пить… Его застали в рабочее время с плоской бутылкой, прямо из которой он тянул ром.

Сотрудники были поражены и тотчас же доложили о случившемся своему начальнику Липтаку.

— Бедный, несчастный парень, — грустно качая головой, вздохнул Липтак, затем поднял голос: — Коллеги, мы должны вырвать Летене из объятий алкоголизма! Мы не можем допустить, чтобы молодой человек погиб у нас на глазах! Мы должны встать с ним рядом! Наша задача — сделать из него человека, вывести из мрака на солнечный свет, в общество, к людям… Мы все за него в ответе!

На другой день он вызвал к себе Летене.

— Послушайте, дорогой, — добрым голосом сказал он. — Так дальше продолжаться не может. Почему вы пьете? Не пейте больше, дорогой! Попытайтесь стать человеком! Для этого нужна лишь сильная воля. Если вы обещаете, что бросите пить, я назначу вас руководителем группы. Поймите, мы любим вас, рассчитываем на вас… Вы получите полугодовой испытательный срок. Если все это время вы не будете пить, я сделаю вас руководителем группы… Итак, будьте тверды!

И Летене был тверд. Больше он не пил. Когда он слышал слово «коньяк», ему становилось плохо. Через полгода его назначили руководителем группы.

Но после этого он начал пить… Прямо в учреждении он вынул из кармана плоскую бутылку и сделал из нее большой глоток. В бутылке был ром.

— Несчастный! — орал на него Липтак. — Что я слышу? Вы снова пьете! Почему?