Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка

Почистишь мундир, пострижешься и побреешься. Вычистишь ботинки и ружье, как для салюта в праздник тела господня! Понял?» — «Так точно, понял! — кивнул Швейк. — Только зачем прикажете быть при полном параде, господин обер-лейтенант?» — «А затем, — проговорил надпоручик Лукаш, и в его голосе зазвучали торжественные нотки, — что завтра в Подгорцах наследник престола Карл приколет к твоей груди две се-ре-бря-ные ме-да-ли!..» — «Иезус-Мария, — блаженно залепетал Швейк, — дозвольте сесть, господин обер-лейтенант. Я такой радости не переживу… Они там, может, и девушки-подружки будут!»

«Когда я еще служил на действительной в Будейовицах, однажды к нам должен был приехать какой-то фельдмаршал. Смотр на плацу он назначил на одиннадцать. Чтобы ребята свежо и бодро выглядели. Но только полковник приказал майорам, чтобы полк стоял на плацу в десять, а майоры — на всякий пожарный — приказали капитанам уже в девять. Так это шло дальше, пока ефрейторы не выгнали солдат на плац в полпятого. Солнце шпарило вовсю, так что когда маршал приехал, семь нижних чинов уже валялись без сознания и им лили в глотку коньяк. А остальные увидели и тоже давай падать все поголовно. Но на тех уже лили только воду…»

После обеда на пеньке за амбаром сидел Швейк. Два человека держали его за руки, двое — за ноги, а повар Юрайда нещадно скоблил опасной бритвой, любезно предоставленной каптенармусом Ванеком. На глазах у Швейка выступили слезы, но он держал голову прямо, да еще подзадоривал кашевара: «Режь, не оглядывайся! Наследник должен видеть, что не с какой-нибудь там босяцкой шпаной имеет дело! Ради славы каждый может потерпеть, как сорок великомучеников!» А спустя полчаса, смыв у колодца кровь со щек и увидев в зеркальце, что он выглядит не хуже бурша после дуэли, Швейк таинственным голосом возвестил:

«Ребята, завтра топаем в Подгорцы! У вас с офицерами будут вшей выводить, а у меня там свидание с наследником Карлом. Приедет меня по секрету спросить, как ему править и не заключить ли с Россией сепаратный мир. С Вильгельмом якшаться ему уже осточертело, так теперь он бы со мной с радостью снюхался». Вернувшись из Подгорец, Швейк рассказывал так: «Поначалу, ребята, какой-то там взводный из санитаров водил по моей башке машинкой. Здорово было больно и щекотно! Но против вшей это средство — будь здоров… как если воронам взять и вырубить лес!

Потом я должен был сдать все свое барахло в какую-то коптильню. А заодно они мне и ремешок поджарили, я его, понятно, забыл из штанов вытащить. После пришел какой-то лейтенант и зачитал по бумажке, кто из нас будет представлен государю. Он же нас и в сторонку отвел — под деревья на площадь, — чтобы мы, значит, с теми, у кого еще есть вши, не имели никаких делов. Потом пришел оркестр музыки, фельдкурат служил обедню, а после этого и пришел сам наследник, император Карл. Ребята, из него хороший правитель выйдет! Я ему могу дать только самые лучшие рекомендации. Он мне сразу понравился, а когда подошел ко мне ближе, от него очень приятный дух шел.

Несло от него сливовицей, ромом и коньяком. Очень порядочный молодой человек и похоже, что демократ, во всяком случае не гнушается ром пить! После этого какой-то капитан громко читал по бумажке, кто из нас какие славные дела совершил, а потом уже все пошло, как по маслу. Один лейтенант держал медали на фарфоровом подносе, а государь император их брал и прикалывал солдатам на левую сторону. Подошел он ко мне, а у самого от всех этих церемоний так руки трясутся, что прицепил мне медали прямо на кожу. А я ничего, я даже не моргнул, стою и ем его глазами! А он говорит: «Ruht! Вольно, зольдатик Кажется, мы уже где-то встречались!»

Я на это отвечаю: «Осмелюсь доложить, это, говорю, вполне возможно. Я хожу в трактир «У чаши» или же к «Банзетам» в Нусли. Тогда он меня спрашивает, не обедал ли я когда, часом, в Брандейсе, а я отвечаю: «Осмелюсь доложить, в Брандейсе никак нет. Но зато раз ездил в Старую Болеслав к пану Свободе за ангорской кошкой. Там меня, промежду прочим, засадили, потому как в тех местах возле Лысы я у лесничего Грабе по недоразумению увел легавую». А он протянул руку: «Ich gratuliere! Поздравляю!» — говорит. И пошел дальше. Нате, понюхайте, братцы, мою правую руку. Чтоб потом не говорили, что мне для вас жалко.

Ну вот, а после мы обедали за одним столом с господами офицерами. Идем мы, значит, туда, и один кадет нам говорит: «Солдаты! Герои! Сейчас вы будете обедать с господами офицерами. Помните, что у вас на груди медали, что война сделала вас людьми, и не ведите себя, как свиньи. Будете на обеде, который за ваши заслуги устроил сам наследник. Так что не обжираться и не упиваться! Наследнику — трижды «Урра, урра, урра!». Мы прокричали «ура», а он, когда нас рассадил, сказал: «Господин полковник будут на вас смотреть. Если кто будет чересчур набивать себе брюхо, так они его потом велят привязать!»

Швейк продолжал свое повествование: «Официанты притащили тарелки, ножи с вилками и стали разливать суп. Мы его слопали, а кадет все стоит у нас над душой. После этого разносили на блюдах свинину… очень маленькие порции. Полковник, когда увидел, что мы взяли себе по кусочку, давай нас потчевать — берите, дескать, побольше, а кадет нам моргает, чтоб мы не брали. Я все ж таки взял себе три куска, а кадет как двинет меня по ноге. Тут я вскочил и говорю: «Я, говорю, не могу не брать, потому как господин полковник этого желают! Господин полковник мне начальник! Ежели прикажут, я все это наверну. Мне сегодня государь император руку подали и я субординацию не нарушу!»

Кнедликов и капусты я себе тоже наложил изрядно, у офицеров аж глаза на лоб полезли. А я сижу и думаю: «Смотрите, ребятки, на что герой способен!» Еще была телятина и цыплята с зеленым горошком, но это только офицерам подавали. Пили мы вино и пиво, а на дорогу каждому дали по фляжке рому. Ром я уже выпил, никому не оставил ни глотка. Но зато мою правую руку, которая вчера пожимала августейшую ручку государя императора, ее, кто хочет, может понюхать. Хоть память останется на вечные времена!..» А вечером, рассказывая надпоручику Лукашу, как проходил торжественный обед, Швейк горестно добавил: