Сергей Кобах - Всем застрявшим в лифте

А все-таки поколение исчо то растет…

— Серега, ты не поверишь! — начал утро мой знакомый. — Моя дихлофосина (это он жену так ласково зовет) чуть не окочурилась! Не, ты представляешь!? — он дергал меня за рукав, а в глазах светилась какая-то детская радость пополам с удивлением.

Не, я его понимаю, тут есть чему удивляться. Его «Дихлофосина» объема и здоровья такого, что случись атомная война, то на нее только и надежда. И вспашет, и родит новое поколение, и врагов при надобности разгонит. И отымеет. А уж про коня и горящую избу — тут и говорить смешно. А тут нате, чуть не окочурилась!

Помню, как-то раз она пришла к Гоше в гараж, типа подозрения свои проверить на предмет принятия Гошей в гараже водочки. А Гоша хоть и грешил изредка, но в этот день криминала не было. Пока не пришла Дуся.

Ничего не подозревая, Гожа лежал под «уазиком», поставленным на козелки, и, тихо позвякивая ключами, чевой-то там подкручивал и мурлыкал незатейливый блатнячок.

Дуся, подобно песцу, подкралась незаметно.

«Вот ведь сучонок какой! — мелькнула мыслишка в Дусиной голове, покрытой кудряшками. — Пьет под машиной, сцобако, и думает никто не догадаецца!»

Тихий звон ключей из-под машины нарисовал в Дусиной голове образ звенящей рюмки. Дуся долго думать была не приучена с детства, потому как нечем было, и, убедившись, что благоверный пьет втихаря под машиной, она слегонца врезала ему своей ножкой по его сапогу, торчащему из-под машины.

Видели, сани с бобслеистами проносятся мимо видеокамер с безумной скоростью?

В гараже видеокамер не было, но Гоша показался из-под машины столь же стремительно. Потому как намедни, подглядев в каком-то импортном кине, как ихние механики заезжают под машины на специальных досках на колесиках, он сконструировал себе такую же. Еще и подшипники солидолом смазал, дурень, чтобы лучше крутились. Вот они и закрутились.

Как бобслеист на финише, Гоша вылетел из-под «уазика» с такой скоростью, что еще продолжал ключом что-то ритмично подкручивать в воздухе, а на лице блуждала романтичная улыбка. Так с этой улыбкой он всем и запомнился, потому как в следующий момент он до половины забился под верстак и там застрял.

Как его вынимала Дуся и как извинялась, не знает никто, но как она его несла через всю автобазу на руках, будто новорожденного из роддома, видели все. Даже слепой сторож Фахим прозрел ради такого случая.

И вот эта самая Дуся чуть не окочурилась? Не верю!

— Серега! — Гоше не терпелось излить душу. — Я недавно еду в гараж, тут смотрю, из кузова переднего грузовика выпадает что-то. Что это, хрен его знает, не было времени рассматривать, думаю, возьму, потом разберусь. Выскочили с пассажиром, кое-как затолкали в машину, тяжеленная зараза оказалась, и прямиком в гараж, халяву, так сказать, осматривать.

В гараже выяснилось, что это водоочиститель. Ну знаешь, такой, воду очищать. Только немного побольше… Его, по-видимому, на нашу городскую водоочистительную станцию везли. В общем, штука промышленного масштаба.

— И тут, — Гоша понизил голос, — у меня созрела мыслишка. Дай, думаю, я его дома поставлю. И Дусе приятно, и всю жизнь с чистой водой.

От пришедшей правильной мысли у меня аж в горле запершило. Позвал корешей, выпили немного за мою светлую голову и в сумерках потащили мы с друганом это сооружение домой.

Притащили на этаж, а оно в дверь не лезет. Не, ну представь — двухметровая труба, диаметром около метра, а по бокам какие-то трубочки прикручены, вентили, задвижки. Я чо хотел, думаю домой притащу и там, в спокойной обстановке, разберусь, что куда втыкать-подключать.

Короче, кряхтя и матерясь, каким-то макаром затащили мы это чудовище в прихожку. Поставили вертикально и сели отдышаться. А оно стоит, как робот какой-то, руки-трубочки в разные стороны, ножки-задвижки. И главное — верх так загнут, что ейное жерло прямо тебе в рожу смотрит. А из него холодом веет и грядущими пилюлями от Дусеньки. При мысли о Дусе мне вдруг так страшно стало, что мы с корешем еще по одной выпили и дальше не помню.

Потом кореш рассказал. Попрощались, грит, мы с тобою. Ты разделся в коридоре. Куртку на это пугало железное натянул, шапку на изгиб жерла повесил. Носки с брюками развесил по трубочкам. В общем, не агрегат, а елка новогодняя получилась. Ну и я ушел.

— А утром, — Гошин голос впервые дрогнул, — моя Дусенька пришла со смены. Слышу, ключ в замке поворачивается. Слышу, как открывается дверь. Слышу, как Дуся выключатель в темноте нащупывает.

Потом как заорет. Не, Серег, ты знаешь, как орет Дуся? Меня волной аж с кровати скинуло. Забегаю в коридор, а она перевернутым Монбланом лежит на коврике, сердешная, что-то мычит и пальцем куда-то тычет.

Ну я посмотрел, и… Не Серег, я не дурак, я сразу понял. Вошла, значит, Дуся в дом, по привычке включила свет, а тут ей навстречу че-то такое ужасное, в моей одежке, а из пасти холодом веет. Она, баба, конечно, железная, куды там трактору, но ведь баба все-таки? Тут ее бабская сущность и подвела. Напужалася до икоты, до мычания. И глаза такие дикие, дикие. И пальчиком все на это пугало кажет. Ну я, дурак, возьми да и ляпни, дескать, это я принес.

На секунду, всего лишь на миг в ее глазах появилась какая-то мысль, и как дала она мне в ухо с положения лежа, я ажно всей головой в своего железного друга и прилетел…

Ага, кивнул головой Гоша, вот теперь ей в больничку апельсинки несу, — и он с гордостью показал авоську с оранжевыми фруктами. — Ну ладно, пошел я. Что-то жарко как-то. Он снял шапку и, поправляя свежий бинт на голове, заторопился к любимой.

Аврал! Установка остановилась, план на грани интима. Конвейер, туды его за ногу, накрылся медным тазищем. Недавно прошел дождь, грязи по самые колени. Это если стоять. Если ходить, то грязь уже начинает щикотать ети.

Конвейер, падла, наклонный. Пятнадцать полноценных градусов. Правда, небольшой, метров десять в длину, ширина ленты шестьсот пятьдесят миллиметров. Но деталь важная, без него ни-фига не работает.

Слесари, подгоняемые мастером, облепили конвейер, как стая галок колхозное поле. Звон, крик, мат. Иногда попадаются приличные слова-междометия. Все знают, что надо делать. Кроме мастера.

Мастер, мужичок лет пятидесяти, крепенький коротыш, стоит в торце конвейера, прямо под сбросом. Потому как там наименее грязно. «Наименее» — это значит, что грязи там не по колени, а чуть ниже. Стоит и пытается дистанционно руководить работой. Россия.

На другом конце слесарь Саня протягивает ролики. Грязный, как фашист на Курской дуге, настроение такое же. А тут еще мастер, козел, под руку трындит.

Но вроде работа идет к финалу. Пробный запуск. Предварительно вытащив пальцы из-под ленты, Саня орет оператору: