Коллектив авторов - Осторожно, писатели! [сборник]

— Алло! Танька, ты?

В ответ требовательный мужской голос:

— Это секс по телефону?

От неожиданности теряю дар речи, но быстро нахожусь и резко отвечаю:

— Нет, по барабану!

На том конце провода — обиженно:

— Не оригинально. А вы не…

Не дослушав, кладу трубку, но через пять минут снова звонят. Надеюсь, что на этот раз звонит Танька.

— Слушаю, подружка!

Но в трубке тот же мужской голос:

— Это секс по телефону?

Я медленно закипаю.

— О, да вы не только сексуально озабоченный, но ещё и склеротик.

Не успеваю сделать и шага, как снова трезвонит телефон. Хватаю трубку и раздражённо ору:

— Козёл! Ты всё ещё хочешь заниматься сексом?

В трубке растерянно:

— Алё! Это из ЖЕКа. Я по поводу крана… (вкрадчиво) но если у вас проблемы другого плана, так я могу помочь.

— Краны чини!

Звонок через час. В надежде, что это всё‑таки соизволила позвонить Танька, беру трубку. «Ну, — думаю, — сейчас я тебя разыграю!»

— Слушаю вас, — говорю, зажав пальцами нос.

Но мне в ухо гневно визжит незнакомый женский голос:

— Это квартира Ивановых?

Не отнимая пальцев от носа, ехидно отвечаю:

— Нет, Сидоровых!

— Всё равно! Успокойте своих детей! Они орут у меня под окнами!

— У меня нет детей! — парирую в трубку.

— Всё равно — успокойте! (с любопытством) А почему у вас нет детей?

К вечеру понимаю, что Танька уже не позвонит, иду на кухню, завариваю крепкий чай, но спокойно выпить не получается: из прихожей раздаётся звонок. Я начинаю ненавидеть этот зелёный аппарат. Плетусь к телефону, поднимаю трубку, но сказать ничего не успеваю. Оттуда скороговоркой:

— Слушай, Машка, давай завтра смотаемся с уроков и пойдём смотреть «Эммануэль»!

— Я не Машка, — зло шиплю незнакомому кавалеру.

В трубке испуганно:

— А кто?

— Дубровский!

— Ты чё гонишь? Какой ещё Бобровский?

— Идиот! Классику читать надо!

Когда я окончательно поняла, что звонка от любимой подруги так и не дождусь, то после очередного назойливого дребезжания устало роняю:

— Дурдом у аппарата.

И в ответ слышу радостный возглас:

— Ой, ну наконец‑то мы к вам дозвонились! У нас тут буйный. Пришлите бригаду!

— Обязательно, — отвечаю на полном серьёзе. — Куда?

— Записывайте адрес.

— Пишу. Диктуйте!

Проводили мою подружку на пенсию, а она, неразумная, через три месяца в цех вернулась.

— Зачем ты, Танюша, на работу вышла? — спросила я. — Разве тебе пенсии не хватает?

— Не в пенсии дело, — ответила она мне, — не могу жить без трудового коллектива.

«Ну, нет, — думаю, — я‑то найду чем себя занять. Поработала, хватит! Пора и отдохнуть!»

И вот настал долгожданный день. Проводили меня на пенсию. Сижу дома, книжки читаю, телевизор смотрю. За этим и застала меня старшая дочь Валя.

— Ну что ты, мама, скучаешь? — говорит она мне. — Для этого разве на пенсию вышла? Пойдём к нам — у нас отдохнёшь.

У Вали двое ребятишек. Как увидели меня, на шею кинулись.

— Здравствуй, бабуля, — кричат, — теперь мы в садик не пойдём — с тобой дома будем сидеть. С нами не соскучишься.

Действительно, скучно не было. Две недели без выходных с ребятишками сидела. Стиркой, уборкой, варкой занималась.

По окончании второй недели смотрю: моя средненькая бежит, Вера.

— Хватит, — заявляет, — у Вали гостить. Идём к нам. У нас отдохнёшь.

Пошла отдыхать к Вере: у неё тоже двое детей, — тоже в детский сад не ходят, — у них там карантин.

Ну что поделаешь? Я человек привычный. Встаю рано. Завтрак сготовлю, самих на работу провожу. Побелкой занялась. За две недели всю квартиру одна выбелила.

По окончании второй недели младшенький мой бежит, Николка.

— Ну что же ты, мама, — упрекает. — Или я тебе не родной сын? У меня тоже квартира три года не белена, уже тараканы завелись.

Делать нечего, пошла. Ладно, у Николки только один мальчик, и тот большой, в первый класс ходит. Занялась я побелкой, а внучек и говорит:

— Как хорошо, бабушка, что ты у нас живёшь! Вчера учительница велела кого‑нибудь из родителей в школу привести. Вот ты и пойдёшь.

— Да я же не родитель, — отвечаю. — Папу или маму зови.

— Родитель, родитель! — не отстаёт внучек. — А папа с мамой в школу не пойдут — им стыдно за меня учительнице в глаза смотреть.

Пришлось идти с внуком в школу.

Долго стыдила меня учительница за то, что я не могу воспитать единственного внука, который с первого класса лоботрясничает.

За побелкой, за стиркой, приготовлением уроков с внуком пробежало ещё две недели. А там опять Валя бежит.

— Хватит, — говорит, — мама, гостить у Николая, пошли к нам.

— Доченька, — отвечаю, — ты уж прости меня неразумную. Решила я с понедельника на работу идти. Хватит отдыхать. Заскучала я что‑то без родного трудового коллектива.

Когда я вылила в тарелку с борщом полбутылки подсолнечного масла, а варёное яйцо отправила в шкаф с кухонной посудой, потратив после этого полчаса на отчаянные поиски, я решила, что моя патологическая рассеянность становится неприличной, и отправилась к психотерапевту, причислив к визиту все свои бесчисленные страхи и фобии.

Я шла на Страшный Суд в стиле а‑ля Пресняков: ноль косметики, бесформенные капри, майка в сетку, патлы свободные. В общем, ничего лишнего — только душа.

По дороге я обдумывала речь. «Надо сообщить ему про боязнь темноты в моём возрасте, — думала я, — и про то, как однажды в поезде, мило болтая с попутчицей, я приняла её сапог в дальнем углу за упавшую сумочку, быстро стряхнула с него пыль и чуть не положила на столик, где уже красовалась холодная курица… Нет, у меня, конечно, есть близорукость, но не до такой же степени… И непременно рассказать про свои бесчисленные «проехала остановку и обнаружила у себя новую неизвестную болезнь…»

Я сидела в коридоре с дрожащими коленками и, когда подошла очередь, вырубила плеер, ворвалась в кабинет и сказала:

— Вы знаете, со мной что‑то не то, я…

Человек в очках с рыжими бакенбардами устало отодвинул какие‑то бумаги на столе. Он взял портфель, открыл его, достал носовой платок, вытер пот со лба, убрал платок, поднял на меня грустные глаза и молвил:

— Извините, здесь не убрано…

— Ничего!

— Я сейчас без медсестры…

— Ничего.

— Поэтому вот так…

— Ничего…

Он продолжал печально смотреть на меня.

— Вы садитесь.

— Я опасаюсь шизы от нервной перегрузки, — с жаром сказала я и села.

Он вопросительно смотрел на меня.

Я растерялась и поняла, что надо срочно что‑то делать, и начала лепетать про страхи, яйцо, борщ и сапоги в поезде. Закончив с надеждой: