О. Генри - Святыня - английский и русский параллельные тексты

Вы видели перед собой прозрачную, коротенькую юбочку мисс Розали Рэй в тот момент, когда Розали, перевернувшись в воздухе, высоко над головами зрителей, летела головой вниз на своих обвитых глицинией качелях. Вы видели жалкую попытку фотографического аппарата запечатлеть грациозное, упругое движение ее ножки, с которой она в этот захватывающий момент сбрасывала желтую шелковую подвязку и та, взвившись высоко вверх, летела через весь зал и падала на восхищенных зрителей. You saw, too, amid the black-clothed, mainly mas- culine patrons of select vaudeville a hundred hands raised with the hope of staying the flight of the bril- liant aerial token.Forty weeks of the best circuits this act had brought Miss Rosalie Ray, for each of two years. She did other things during her Вы видели возбужденную толпу, состоящую главным образом из представителей сильного пола, рьяных почитателей водевиля, и сотни рук, вскинутых вверх в надежде остановить полет блестящего воздушного дара.В течение двух лет, сорок недель подряд, этот номер приносил мисс Розали Рэй

twelve minutes -- a song and dance, imitations of two or three actors who are but imitations of themselves, and a balancing feat with a step-ladder and feather-duster; but when the blossom-decked swing was let down from the flies, and Miss Rosalie sprang smiling into the seat, with the golden circlet conspicuous in the place whence it was soon to slide and become a soaring and coveted guerdon -- then it was that the audience rose in its seat as a single man -- or presumably so -- and in- dorsed the specialty that made Miss Ray's name a favorite in the booking-offices.	полный сбор и неизменный успех в каждом турне. Ее выступление длилось двенадцать минут - песенка, танец, имитация двух-трех актеров, которые искусно имитируют сами себя, и эквилибристическая шутка с лестницей и метелкой; но когда сверху на авансцену спускались увитые цветами качели и мисс Розали, улыбаясь, вскакивала на сиденье и золотой ободок ярко выступал на ее ножке, откуда он вот-вот должен был слететь и превратиться в парящий в воздухе желанный приз, тогда вся публика в зале срывалась с мест как один человек и дружные аплодисменты, приветствовавшие этот изумительный полет, прочно обеспечивали мисс Рэй репутацию любимицы публики.
At the end of the two years Miss Ray suddenly an- nounced to her dear friend, Miss D'Armande, that she was going to spend the summer at an antediluvian village on the north shore of Long Island, and that the stage would see her no more.Seventeen minutes after Miss Lynnette D'Armande had expressed her wish to know the whereabouts of her old chum, there were sharp raps at her door.	В конце второго года мисс Рэй неожиданно заявила своей близкой подруге мисс д'Арманд, что она уезжает на лето в какую-то первобытную деревушку на северном берегу Лонг-Айленда и что она больше не вернется на сцену.Спустя семнадцать минут после того, как мисс Линетт д'Арманд изъявила желание узнать, где обретается ее милая подружка, в дверь громко постучали.
Doubt not that it was Rosalie Ray. At the shrill command to enter she did so, with something of a tired flutter, and dropped a heavy hand-bag on the floor. Upon my word, it was Rosalie, in a loose, travel-stained automobileless coat, closely tied brown veil with yard-long, flying ends, gray walking-suit and tan oxfords with lavender overgaiters.	Можете не сомневаться, это была Розали Рэй. После того как мисс д'Арманд громко крикнула "войдите", она ворвалась в комнату, возбужденная и вместе с тем обессиленная, и бросила на пол тяжелый саквояж. Да, в самом деле, это была Розали, в широком дорожном плаще, явно носившем следы путешествия, и при этом не в автомобиле, - в плотно повязанной коричневой вуали с разлетающимися концами в полтора фута длиной, в сером костюме, коричневых ботинках и сиреневых гетрах.
When she threw off her veil and hat, you saw a pretty enough face, now flushed and disturbed by some unusual emotion, and restless, large eyes with discontent marring their brightness. A heavy pile of dull auburn hair, hastily put up, was escaping in crinkly, waving strands and curling, small locks from the confining combs and pins.	Когда она откинула вуаль и сняла шляпу, появилось очень недурненькое личико, которое в эту минуту пылало от какого-то необычного волнения, и большие глаза, полные тревоги, затуманенные какой-то тайной обидой. Из тяжелой копны темнокаштановых волос, заколотых кое-как, наспех, выбивались волнистые пряди, а короткие непослушные завитки,

	выскользнувшие из-под гребенок и шпилек, торчали во все стороны.
The meeting of the two was not marked by the effusion vocal, gymnastical, osculatory and catecheti- cal that distinguishes the greetings of their unpro- fessional sisters in society. There was a brief clinch, two simultaneous labial dabs and they stood on the same footing of the old days. Very much like the short salutations of soldiers or of travellers in for- eign wilds are the welcomes between the strollers at the corners of their crisscross roads.	Встреча двух подруг не сопровождалась никакими вокальными, гимнастическими, осязательными и вопросительновосклицательными излияниями, которыми отличаются приветствия их светских сестер, не имеющих профессии. Обменявшись коротким рукопожатием и бегло чмокнув друг друга в губы, они сразу почувствовали себя так, как если бы они виделись только вчера. Приветствия бродячих актеров, чьи пути то скрещиваются, то снова расходятся, похожи на краткие приветствия солдат или путешественников, столкнувшихся в чужой стороне, в дикой, безлюдной местности.
"I've got the hall-room two flights up above yours," said Rosalie, "but I came straight to see you before going up. I didn't know you were here till they told me.""I've been in since the last of April," said Lyn- nette. "And I'm going on the road with a 'Fatal Inheritance' company. We open next week in Eliz- abeth. I thought you'd quit the stage, Lee. Tell me about yourself."	- Я получила большой номер двумя этажами выше тебя, - сказала Розали, - но я еще там не была, а пришла прямо к тебе. Я и понятия не имела, что ты здесь, пока мне не сказали.- Я здесь уже с конца апреля, - сказала Линетт, - и отправляюсь в турне с "Роковым наследством". Мы открываем сезон на будущей неделе в Элизабет. А ведь я думала ты бросила сцену, Ли. Ну, расскажи же мне о себе.
Rosalie settled herself with a skilful wriggle on the top of Miss D'Armande's wardrobe trunk, and leaned her head against the papered wall. From long habit, thus can peripatetic leading ladies and their sisters make themselves as comfort. able as though the deepest armchairs embraced them.	Розали ловко устроилась на крышке высокого дорожного сундука мисс д'Арманд и прислонилась головой к оклеенной обоями стене. Благодаря давнишней привычке эти вечно блуждающие театральные звезды чувствуют себя в любом положении так же удобно, как в самом глубоком, покойном кресле.
"I'm going to tell you, Lynn," she said, with a strangely sardonic and yet carelessly resigned look on her youthful face. "And then to-morrow I'll strike the old Broadway trail again, and wear some more paint off the chairs in the agents' offices. If anybody had told me any time in the last three months up to four o'clock this afternoon that I'd ever listen to that	- Сейчас я тебе все расскажу, Линн, -отвечала она с каким-то необыкновенно язвительным и вместе с тем бесшабашным выражением на своем юном личике, - а с завтрашнего дня я снова пойду обивать пороги на Бродвее да просиживать стулья в приемных антрепренеров. Если бы кто-нибудь за эти три месяца и даже еще сегодня до четырех часов дня сказал мне, что я снова буду выслушивать эту неизменную фразу:

'Leave-your-name-and-address' rot of the booking bunch again, I'd have given 'em the real Mrs. Fiske laugh. Loan me a handkerchief, Lynn. Gee! but those Long Island trains are fierce. I've got enough soft-coal cinders on my face to go on and play Topsy without using the cork. And, speaking of corks -- got anything to drink, Lynn?"Miss D'Armande opened a door of the wash-stand and took out a bottle.	"Оставьте-вашу-фамилию-и-адрес", - я бы расхохоталась в лицо этому человеку не хуже мисс Фиск в финальной сцене. Дайка мне носовой платок, Линн. Вот ужас эти лонг-айлендские поезда! У меня все лицо в копоти, вполне можно было бы играть Топси, не нужно никакой жженой пробки. Да, кстати о пробках, нет ли у тебя чего-нибудь выпить, Линн?Мисс д'Арманд открыла шкафчик умывальника.
"There's nearly a pint of Manhattan.There's a cluster of carnations in the drinking glass, but -- ""Oh, pass the bottle. Save the glass for com- pany. Thanks! That hits the spot. The same to you. My first drink in three months!""Yes, Lynn, I quit the stage at the end of last season. I quit it because I was sick of the life. And especially because my heart and soul were sick of men of the kind of men we stage people have to be up against. You know what the game is to us -- it's a fight against 'em all the way down the line from the manager who wants us to try his new motor-car to the bill-posters who want to call us by our front names.	- Вот здесь, кажется, с пинту манхэттенской осталось. Там в стакане гвоздика, но ее...- Давай бутылку, стакан оставь для гостей. Вот спасибо, как раз то, чего мне недоставало. За твое здоровье... Это мой первый глоток за три месяца!.. Да, Линн, я бросила сцену в конце прошлого сезона, бросила потому, что устала от этой жизни, а главное потому, что мне до смерти опротивели мужчины, те мужчины, с которыми приходится сталкиваться нам, актрисам. Ты сама знаешь, что это за жизнь, - борешься за каждый шаг, отбиваешься ото всех, начиная с антрепренера, который желает тебя покатать в своем новом автомобиле, и кончая расклейщиком афиш, который считает себя вправе называть тебя запросто, по имени.
"And the men we have to meet after the show are the worst of all. The stage-door kind, and the man- ager's friends who take us to supper and show their diamonds and talk about seeing 'Dan' and 'Dave' and 'Charlie' for us. They're beasts, and I hate 'em."I tell you, Lynn, it's the girls like us on the stage that ought to be pitied. It's girls from good homes that are honestly ambitious and work hard to rise in the profession, but never do get there. You bear a lot of sympathy sloshed around on chorus girls and their fifteen dollars a week. Piffle! There ain't a sorrow in the chorus that a lobster cannot heal.	А хуже всего это мужчины, с которыми приходится встречаться после спектакля! Все эти театралы, завсегдатаи, которые толкутся у нас за кулисами, приятели директора, которые тащат нас ужинать, показывают свои брильянты, предлагают поговорить насчет нас с "Дэном, Дэвом и Чарли", ах, как я ненавижу этих скотов! Нет, правда, Линн, когда такие девушки, как мы, попадают на сцену, их можно только жалеть. Подумай, девушка из хорошей семьи, она старается, трудится, надеется чего то достигнуть своим искусством - и никогда ничего не достигает. У нас принято сочувствовать хористкам - бедняжки, они получают пятнадцать долларов в неделю! Чепуха, какие огорчения у хористок! Любую из нас можно утешить омаром.

Читать дальше