Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Что же это такое? Женева ли уж это?! — воскликнула Глафира Семеновна, озираясь по сторонам. — Так расхваливали Женеву, говорили, что такой знаменитый город, а ведь все пусто. А уж в книжках-то про Женеву сколько писано! Николай Иваныч, Женева ли это?

— Женева, Женева… Сам я читал на вывеске на станции.

— Удивительно! Где же Монблан-то этот самый? Я Монблана не вижу.

— Да вон горы… — указал Николай Иванович. Они подходили к мосту.

— Монблан, по описанию, должен быть белый, снеговой, покрытый льдом, а я тут решительно ничего не вижу. Самая обыкновенная гора, а сверху тучи, — продолжала Глафира Семеновна.

— Да ведь день пасмурный. Монблан, надо полагать, там вон, за тучами.

— Нет, это не Женева, решительно не Женева. В книжках я читала, что вид на горы должен быть необыкновенный, но никакого вида не вижу. Самые обыкновенные горы.

— Ну, никакого так никакого. Тем лучше: не нравится тебе, так скорее из Женевы уедем, — сердито отвечал Николай Иванович.

Подойдя к мосту и взглянув с набережной на воду озера, Глафира Семеновна воскликнула:

— Синяя вода! Нет, это Женева, Женева! По синей воде узнала. Эту синюю воду страсть сколько описывали. Действительно, замечательная вода: синяя, а как прозрачна! Смотри, Николай Иваныч, ведь здесь уж как глубоко, а дно видно. Вон разбитая тарелка на дне лежит.

— А черт с ней!

Николай Иванович зевнул и отвернулся.

— Но вода, вода — прелесть что такое! — восхищалась Глафира Семеновна. — Отчего это, Николай Иваныч, здешняя вода такая синяя? Неужели от природы?

— Фабрики где-нибудь нет ли поблизости, где кубом и синькой материи красят, а потом синюю краску в воду спускают?

— Да полно, что ты! Неужели же столько воды можно в синюю краску выкрасить! Ведь тут целое озеро, — возразила Глафира Семеновна. — Смотри, смотри: вон пароход бежит, вон две лодочки под парусами бегут.

Николай Иванович опять зевнул.

Супруги перешли мост и очутились на большой улице, сплошь переполненной богатыми магазинами с зеркальными стеклами. На окнах — выставки со всякой модной и галантерейной дрянью. Глаза у Глафиры Семеновны так и разбегались. Она останавливалась у каждого окна и восклицала: «Ах, какая прелесть! Ах, какой восторг! Да тут есть вещи лучше, чем в Париже!»

— Николай Иваныч, как хочешь, а ты за твою парижскую провинность должен мне разрешить купить разных мелочей на подарки хоть франков на сто, — сказала она.

— Опять за провинность! Да что ты, матушка! Ведь этому конца не будет. В вагоне у этого нахала два раза кружева за провинность покупал, и теперь опять за провинность! С одного вола семь шкур не дерут, — отвечал Николай Иванович.

Глафира Семеновна надулась.

— Ну ладно. Мне без подарков домой вернуться нельзя. Коммивояжер-то в нашей гостинице остановился, — пробормотала она. — Схожу к нему и попрошу, чтобы он мне опять разных образчиков продал для подарков. Два золотых у меня есть.

Николай Иванович вспылил.

— Вот уж этого ни за что не будет! Ни за что! — закричал он. — Как пойдешь к коммивояжеру — за косу оттуда вытащу, так и знай.

В ответ Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами, наконец плюнула и побежала по тротуару. Николай Иванович пустился за ней.

— Глаша! Куда ты? Не дури. Пожалуйста, не дури, — уговаривал он, стараясь с ней поравняться и заглянуть ей в лицо, но только что равнялся с ней, как она ударяла его зонтиком по руке.

Прохожие останавливались и в недоумении смотрели на них. Хозяева и приказчики магазинов, видя эту сцену сквозь зеркальные стекла окон, также выбегали на улицу и долго глядели им вслед. Добежав до какого-то бульвара, Глафира Семеновна перестала рысить, села на скамейку и, закрывшись платком, заплакала.

— Изверг, злодей! По Европе-то только ездишь, цивилизацию из себя разыгрываешь, а сам хочешь дикие азиатские зверства над женой распространять, — говорила она.

Николай Иванович подсел к ней и стал извиняться.

— Ну полно, брось… Ну что тут! Я пошутил. Мало ли что сгоряча скажешь! — бормотал он.

Кончилось тем, что Глафира Семеновна кой-как утешилась и перестала плакать. Николай Иванович повел ее по магазинам, где она и накупила разной галантерейной дряни уже не на сто, а на двести франков. Были куплены плетеные корзинки, безделушки из альпийских горных пород, плато под лампы, какая-то ювелирная дрянь из раковин, булавки с дешевенькими камнями, галстучки, резные домики из дерева и т. п. Все это было отправлено домой.

Сделав покупки, супруги пошли отыскивать ресторан, где бы им поесть.

Ресторан, в который зашли супруги, был роскошный ресторан на набережной. Гарсоны были не как в Париже — в куртках и длинных передниках, а во фраках, в белых жилетах и белых галстуках. Супругов встретил на подъезде, очевидно, сам хозяин, толстенький человек в пиджаке, очень напоминающий русского купца: выпяченное брюшко с массивной золотой цепью, подстриженная бородка, красный фуляровый платок, торчащий из кармана, и нос луковицей. Разница была только в том, что на голове имелась синяя суконная шапочка в виде скуфьи, какую русские купцы не носят. Раскланявшись с супругами, хозяин забормотал что-то по-французски и повел их во второй этаж, где и поместил в большом зале за длинным, богато сервированным столом. Усадив, хозяин наклонился и спросил:

— Мне кажется, что месье и мадам русские?

— Вуй, вуй… Ле рюсс… — отвечала Глафира Семеновна.

— Постараемся угодить русскому вкусу. Я знаю привычки русских, — кивнул он и спросил: — Прикажете приготовить для вас обед?

— Вуй, вуй, дине, — кивнул Николай Иванович, поняв слово «обед». — А почем у вас обед? Комбьян?

— Кель при ле дине? — пояснила Глафира Семеновна.

— От шести и до двадцати франков, мадам. Могу вам подать шесть блюд. Вы скажите только цену и предоставьте мне угодить вашему вкусу. Надеюсь, что вы останетесь довольны, — старался пояснить француз внимательно слушавшей его Глафире Семеновне.

Та поняла и перевела слова хозяина мужу, прибавив:

— Удивительно странный ресторан. Так по скольку франков мы закажем обед?

— Пусть делает за восемь франков. Посмотрим, что такое он подаст на русский вкус, — отвечал Николай Иванович. Было выбрано и красное вино.

— Et l’eau de vie russe? Vodka? — спросил хозяин.

— Как, и водка есть? Русская водка? Да неужели? — радостно воскликнул Николай Иванович.

Хозяин улыбнулся и молча кивнул утвердительно.

— Так, пожалуйста, голубчик! Же ву при. Езжу, езжу за границей и рюмки еще русской не видал. Вот неожиданность-то! В Швейцарии и вдруг водка! Мерси, мерси.

Николай Иванович протянул даже руку хозяину и крепко пожал его руку.

Публики в зале было очень немного. На другом конце стола сидели две длиннозубые англичанки с пожилым англичанином. Они уже кончали завтрак или обед и ели фруктовый компот, усердно запивая его содовой водой и шипя тремя сифонами. Кроме англичан, сидел за отдельным столиком тощий, как жердь, офицер с рыжими усами в струнку, облаченный в синий мундир с необычайно высоким стоячим красным воротником. Перед ним стояли рюмка ликера и тарелочка с грушей, и он просматривал газету.