Дмитрий Быков - Гражданин Поэт. 31 номер художественной самодеятельности

Да вдобавок безвестный источник
Неуверенно слил наконец,
Что опять полномочий бессрочных
Домогается альфа-самец.
Это значит, с грядущего года
Наша Русь – полноправный изгой:
Нанодимина наносвобода
Накрывается нанозвездой.
Он держался в законных пределах,
Но теперь назревает скандал,
Потому что он в тапочках белых
Инновации ваши видал!

Тапочки, тапочки!
Как Наполеон,
Всех в одной охапочке
В тапках видел он!

Вот и вся твоя оттепель, отрок,
Либеральных реформ господин.
Все дела твоих пальчиков мокрых
Умещаются в тапок один.
Ты лукаво признался во вторник,
Приподнявши губы уголок,
Что карьеру ты начал как дворник,
И боюсь, это твой потолок.
Все иллюзии наши обрушить —
Невеликий, как видите, труд.
Будем прежние «Валенки» слушать —
Если только и их не сопрут!

Валенки, валенки,
Валенки мои —
Не подшиты, стареньки,
Но зато свои!

Не искушай себя без нужды.
Не слушай рок, забудь брейк-данс.
Взамен российские спецслужбы
Рекомендуют нам романс.

Пекин, Париж, Тбилиси, Киев —
Такого не было нигде.
Так может только Нургалиев —
Глава родного МВД.

Допустим, некто взял привычку
Вскрывать замки – но между тем
Он с плачем выбросит отмычку
При первых тактах «Хризантем».

Иной беспримесный охальник
Или законченный дебил
Из жертвы вытащит паяльник,
Коль та споет «Я вас любил».

Любой насильник бабу бросит
Одну на смятой простыне,
Услышав, как приемник просит:
«Не пой, красавица, при мне».

Я верю, даже педофилы,
Что расплодились не шутя,
Внезапно станут очень милы,
Услышав: «Спи, усни, дитя!»

И вор без долгих конферансов
Почует покаянья жар,
Услышав пение финансов:
Романсы – их любимый жанр.

Не искушай себя без нужды,
Главой задумчиво тряся —
Мол, Нургалиев, почему ж ты
Культурой плотно занялся?

На свете нет таких идиллий.
Повсюду форменный содом.
Там Тимошенко посадили,
А тут Мубарак под судом;

На всех торгах – паденье курсов,
Стенает Сирия-изгой…
И лишь у нас проблема вкусов
Опять важней любой другой.

Страна, где может о романсе
Вещать верховный полицай, —
Она, конечно, как бы в трансе,
Но ты ее не порицай.

У нас такие расстоянья,
Что правом нас не удержать.
Тут два дежурных состоянья:
Романсы петь – иль всех сажать.

С повадкой гордого джедая
Он мог бы гнобить отчий край,
Дела всечасно возбуждая…
Не возбуждай! Не возбуждай!

Пока верховные альянсы
Гребут последнее бабло —
Ей-Богу, лучше петь романсы
О том, что раньше все было́.

Бессонница. Премьер. Тугие телеса.
Он в море погрузил себя до середины
И, вдохновляемый «Россиею Единой»,
С отчищенным горшком оттуда поднялся.
Проблема выбора решительно снята,
Сдала позиции компания медвежья.
Покуда наш Ахилл плывет вдоль побережья,
Оставленной страной рулит его пята.

Когда-то древний грек, кляня свою судьбу,
Оставил амфору на этом диком бреге.
Должно быть, там письмо российскому коллеге —
Такому же, как он, галерному рабу.
Четыре слова там: «Братан, беги с галер!» —
Но древней мудрости не внял российский лидер.
Когда бы хоть на миг Гомер его увидел —
Вторично бы ослеп восторженный Гомер.

Что к этой амфоре, Отечество, скажи,
Ты так цепляешься, почти до глаз горящих?
Подумать, амфора! Когда бы не ныряльщик —
Что Фанагорья вам, российские мужи!
Но если он достал горшок с морского дна,
Он нам достанет нефть, и мундиаль, и саммит,
А за двенадцать лет он всех нас так достанет,
Что Фанагория укроет нас одна.

Торжественно воздев таинственный сосуд,
Он лезет из воды – ходячий гимн здоровью, —
И члены партии, витийствуя, сосут
И с громким чавканьем нисходят к поголовью.

На землю капли падали.
Сквозь дождь белел с трудом,
Щетинясь баррикадами,
Московский Белый дом.
Сейчас, конечно, совестно,
Но двадцать лет назад

Мы думали, что вскорости
Здесь будет город-сад.
Мы думали тогда ведь,
Наивные шуты,
Что если нас не давят,
То мы уже круты,
Нам выдана свобода,
Совок не воскресят —
Через четыре года
Здесь будет город-сад.

Потом не стало бабок,
Порядок обветшал,
Страна упала набок
И треснула по швам,
Затлела по окраинам
И двинулась на слом
Отравленным, ославленным,
Оплавленным куском.
Но мы – не та порода,
Чтоб нас пугал распад.
Через четыре года
Здесь будет город-сад!

Потом герои запили,
Простились со стыдом,
Потом разбили залпами
Тот самый Белый дом,
По дури ли, по злобе ли
Взъярились дети гор —
Мы стольких там угробили,
Что страшно до сих пор.
Но тучи в час восхода
Плотней всего висят.
Через четыре года
Здесь будет город-сад!

Потом у олигархии
Случился передел,
Ведущие загавкали,
Борис недоглядел.
Смотрители клоповника
Отправили в полет
Тихоню-подполковника
Из питерских болот,
И вот толпа народа
Лобзает новый зад:
Через четыре года
Здесь будет город-сад!