Игорь Губерман - Последний Иерусалимский дневник

Блаженство остро чувствуя хмельное,
я почему-то думаю тревожно,
как зыбко благоденствие земное
и обольщаться надо осторожно.

Пришла невнятная тоска —
глухая, тёмная, немая;
я душу рюмкой обласкал,
исток тоски не понимая.
Ушла мерзавка.

Друзей ушедших лица ясные
я вижу вдруг средь бела дня,
слова их – явно не напрасные,
непостижимы для меня.

Из-за бушующих амбиций,
хотя они и сокровенны,
поэтов будничные лица
бывают очень вдохновенны.

Опережая некролог,
хочу сказать покуда:
я написал не всё, что мог,
пришлю уже оттуда.

За всё переживать уже не нужно:
хотя эпоха сделалась подлей,
с реальностью теперь живу я дружно,
поскольку перестал общаться с ней.

Но жизнь – как её ни гасили,
прекрасна при всей её сложности,
а злоба растёт из бессилия,
бесправия и безнадёжности.

Не понимает молодёжь,
как дивно жить на склоне лет:
немного выпил – и живёшь,
а смерти не было и нет.

А старость я переживал,
слегка сопя от наслаждения,
когда я рифмой обшивал
свои пустые рассуждения.

Одна у всехней старости беда —
что вовсе неожиданно полезли
неведомые раньше никогда