Игорь Губерман - Последний Иерусалимский дневник

Теперь я мало озабочен —
и мне признать не стыдно это, —
что время в мире близко к ночи,
и нету признаков рассвета.

Желание писать несу, как гирю,
по счастью, есть коллеги по перу:
то мысли украду, то рифму стырю,
то строчку целиком легко сопру.

По жизни я вполне ещё бреду,
держа свою зажжённую свечу;
стишки я сочиняю на ходу,
поэтому всё время бормочу.

Я не был ни учёный, ни герой,
и не хрипел устало и натруженно,
свой бутерброд, намазанный икрой,
я утром ем нисколько не заслуженно.

О старости не зря с тоской вздыхают:
не лёгок путь последний до погоста,
и все земные связи усыхают,
а жить с самим собой совсем не просто.

Не тоскую я о юной поре,
день сегодняшний ловлю я с поличным;
время подлое стоит на дворе.
А когда оно бывало приличным?

Мотался я туда-сюда,
стихи сажал на длинной грядке…
Теперь седая борода
и сил ничтожные остатки.

Мне хорошо на склоне дней,
вся жизнь – уже вчера;
мне от судьбы – спасибо ей —
не нужно ни хера.

Среди повседневных некрупных забот
вертеться доводится мне,
и что человечество рядом живёт,
я помню уже не вполне.

Легко писать печально и уныло
про то, что мир жесток и бестолков,
про то, что непременно ждёт могила,
особенно – лихих весельчаков.

Я ни за что людей не порицаю,
чужие души – дикий тёмный лес,
я многое на свете отрицаю,
но ко всему питаю интерес.

Долгое немое созерцание —
вещи, человечества, события,
в нас родит ответное мерцание —
мысли, откровения, наития.

Как будто это некое предательство,
однако же бывает, что друзья
в такие попадают обстоятельства,
что им уже никак помочь нельзя.

Стишки то завывал я, то гундосил,
они то завихрялись, то парили,
и зрители, в душе которых осень,
меня потом весьма благодарили.

Струится время беспросветное,
и возникают мысли пошлые,
какое будущее светлое
нам улыбалось в годы прошлые.

Когда кончается гипноз —
порою только через годы —
больнее колется мороз
и ощутимее невзгоды.

Всё время хочется прилечь.
Когда-то был ведь непоседа.
А заведёшь о чём-то речь,
и вдруг забыл, о чём беседа.

В настроение придя философское,
сразу вижу я предел разумению;
всё во мне теперь уже стариковское —
даже мысли о себе, к сожалению.

Я наслаждаюсь – нет иного слова,
и я молчу – ни звука вопреки,
когда при мне серьёзно и сурово
дискуссию заводят мудаки.

От жизни нет у нас охраны,
да хоть и были бы врачи мы,
но время нам наносит раны,
которые неизлечимы.

Горькое чувство меня прихватило —
грустно, что всё понапрасну,
только на небе не гаснут светила,
а на земле они гаснут.

Мне нравилась черта моя:
ценя забаву предприятия,
про то любил поспорить я,
о чём был вовсе без понятия.

Душе отрадно постоянство,
с которым исподволь маня,
зовёт нас ближе к ночи пьянство,
смывающее боли дня.

Как хорошо, что время тянется,
что длится гнусная эпоха,
как хорошо, что я не пьяница,
а просто старый выпивоха.

Под вечер за щедрость Всевышнего,
хотя ни о чём не прошу,
я выпью чего-нибудь лишнего,
а нужным потом закушу.

А был бы талант, я писал бы романы,
лихие творя пируэты,
но я, озарённый, как все графоманы,
нахально подался в поэты.

Явился факт – печальный и обыденный,
не стоит обижаться на природу,
но мельче стал колодец тот невидимый,
откуда черпал я живую воду.

Не знаю ничего я многотрудней,
чем точно ритуалы соблюдать:
я равно пью на праздники и в будни,
и ровная мне льётся благодать.

Заметно увеличилось число
умельцев, кто достоинство храня,
освоили лихое ремесло
крутого оголтелого вранья.

Вечерних кинофильмов завсегдатаем
являясь ежедневно и давно,
не пользуюсь я праздничными датами
и виски пью под каждое кино.

Ещё не раз дадут мерзавцу премию,
ещё не раз повеет благодать;
безумия большую эпидемию
мы тоже ещё можем ожидать.

Когда пришла любовная пора,
то можно трактовать её по-разному,
любовь – это высокая игра,
лишающая нас остатков разума.

Сумма знаний, дара и наития,
если их союз угоден Богу,
нам сулят великие открытия,
но улучшить нас они не смогут.

Любил я в жизни первой половине
сомнительных людей любое месиво;
однако же, признаться, мне доныне
об этом вспоминать легко и весело.

Ты напрасно тужишься, философ,
чушь из головы не городи,
лучше состругай из ветки посох
и с сумой по миру походи.