Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

Так она сама с собой
Рассуждала той порой
В надежде, что её он здесь отыщет.
«Где ты, где, моя отрада!
Симми, ты ли?» Вот досада —
Стал какой-то. Не со злом ли рыщет?
«Я немало удивлён, видя, что
Одни вы тут —
Того и ждут
Грабители ночные.
Часы и брошь —
Пожива всё ж
(Надеюсь — золотые?):
Отдайте мне.
Не бойтесь, не
Кривите рот.
Скажу вперёд:
Давно полицейский с участка ушёл.
На кухне своей...»

«О, проклятый разбойник! Отъявленный вор!» —
И так далее: гнев, возмущенье, укор.
«Когда я впервые подала Смиту руку, я и думать не могла, что он так подло со мной обойдётся.
Полиция здесь найдётся?
О, Саймон, Саймон! Как ты можешь так поступать со своей любимой!»

Такой между ними шёл разговор, и повар там был, и смотрители, как их называют, присутственных мест.

И без умолку гневные вопли, как в театре ином репетиция: «Ну куда, чёрт возьми, запропала вся дурная, ленивая, подлая, эта новая наша полиция?» [51]

Кобылка — блеск! Ни ест, ни пьёт:
Ведь не охотник я,
Скакать верхом, чтоб гадкий пот
Струился в три ручья —
Она мне служит круглый год
Сушилкой для белья.

А вот седло. — «Но где тогда
И стремя, ногу класть?» —
Да нет; похоже, сэр Балда
Мою не понял страсть.
— Седло барашка, господа;
Такой скотинки часть.

И напоследок удила. —
«Но что вам проку в них?» —
О нет, их роль не так мала,
Ведь я, признаться, лих:
Куда бы мысль ни завела,
А рифма сдержит стих.

Он песню радостную пел,
Был весел смех его и смел,
А с моря ветер прилетел;

Лихим наскоком молодца,
Коснувшись дерзко и лица,
Он шляпу с головы певца

Смахнул, — и вот она у стоп
Какой-то девы, что как столп
Сперва стояла, хмуря лоб,

А после длинный зонт рывком
Воздела и вперёд штырьком
Вонзила в тулью прямиком.

Поддев, в его направив бок,
Полей порвала ободок,
А взгляд был холоден и строг.

Он как в угаре подбежал,
Но грубых слов поток сдержал,
Промолвил только, дескать, жаль

Хорошей шляпы — не секрет,
Как дорог нынче сей предмет;
А он на званый шёл обед.

«Обед! — (Был кислым девы тон.) —
Не просто ль к праху на поклон,
Что на тарелках разложён?»

Со смыслом, как ни посмотри,
Словцо, хоть заключай пари;
И обожгло его внутри.

Сказал: «Иду же не в сарай!
Иду... питаться, так и знай.
Обед обедом, чаем чай».

«Ах так? Чего же ты умолк?
Иль не возьмёшь ты, видно, в толк:
Баран бараном, волком волк!»

Его ответ — лишь стон немой,
И мысль: «Ступай и дальше пой!»
А следом мысль: «На месте стой!»

«Обед! — (Был гневен девы глас.) —
Вино глотать, — шипящий газ, —
Себя являя без прикрас!

Твой чистый дух с которых пор
Снисходит к скопищу обжор,
Жующих сор, несущих вздор?

Ты любишь слойку и пирог?
Но и без них (пойми намёк)
Воспитанным ты быть бы мог».

Но возразил он слабо здесь:
«И кто воспитан, хочет есть;
Питание на то и есть!»

И вновь она словами бьёт:
«Увы, встречается народ,
Не чувствующий фальшь острот!

И каждый этот негодяй
От общих благ имеет пай —
Ему и хлеб, и воздух дай!

И человечий облик им
Мы нашим разумом дарим,
Как шимпанзе или иным...»

«Ну, это к вам не пойдёт:
Ведь всем известно, — молвил тот: —
Присутствующие — не в счёт».

Она издала волчий рык;
С опаской он на грозный лик
Взглянул — там знак мелькнул на миг,

Что видит дева свой разгром,
Хотя не признаётся в том,
Лишь мечет молнии и гром.

Не речь его, но говор вод
Она, казалось, признаёт.
«Кто дал — не одному даёт».

В ответ — ни за, ни впоперёк —
Промямлил: «Дар развить бы в срок», —
Но сам тех слов понять не смог.

Она же снова: «Если б так!
Сердца бы все стучали в такт,
Но мир широк — прискорбный факт!»

Сказал он: «С Мыслью мир един.
Так Море — шири и глубин
Лишь Образ видимый один».

Её ответа мрачный вал
Свинцом, лишь это он сказал,
На голову страдальца пал.

«Высоких тем за болтовнёй
Беспутный не узрит герой,
Что тешится словес игрой.

Кто любит „Таймс“, сигарный дым,
Кто завсегдатай пантомим —
Способен к пакостям любым!»

Ему б ответить в тот же миг,
А он пристыженно поник:
«Почище, чем играть в безик!»

Прочёл в её глазах вопрос,
Хотел ответить её всерьёз,
Но ничего не произнёс.

Сестрой витражного окна
Его щека, что её видна:
Зальёт румянцем — вновь бледна…

Смягчила жёсткости налёт,
Когда сказала в свой черёд:
«Меньшого больший превзойдёт».

«Настолько этот факт весом, —
Промолвил он, — и нов притом,
Что даже нужды нету в нём».

И поднялась в ней страсть волной.
Встряхнула злобно головой:
«Нет, есть — для случая с тобой».

Но, видя, как дрожит бедняк
И к жалости взывает как,
Смягчила вновь и тон, и зрак.

«За Мыслью обратись к мозгам:
Её доставит Разум нам,
Идеи укрывая там.

Кто ищет истины исток,
Зрит вглубь, поймёт: Идей поток
Из Образов и проистёк.

Предмет учёнейших забот
Та цепь и круг чудесный тот:
Ведь Мысль нам Образы даёт».

Они пошли; был ровен шаг,
Но видеть мог, вглядевшись, всяк
Его лицо объявший мрак [53].

Брели у волн, влажнивших пляж.
Она в учительственный раж
Вошла, а в нём пропал кураж.

Был жгучим слов её накал,
Ей разговор принадлежал,
А он был словно трутень вял.

«Не устаю тебя учить:
Из мела сыр не получить!» —
Плелась таких речений нить.

Был голос звучен и глубок.
Когда же: «Как?» — спросила вбок,
То стал предельно тон высок.

Ответ, что, сбитый с толку, дал,
Попал под волн роптавших вал
И был потерян в эхе скал.

И сам он знал, что невпопад
Ответ, как будто наугад
Попасть из лука захотят.

Она — в мирке своих реприз;
Тяжёлый взгляд направлен вниз,
Как будто не шагал он близ —

Прочна защита, довод здрав...
Но нет — вопрос чудной стремглав
Находит, ясное смешав.