Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

Если, выйдя из недр берлог,
Бросив глушь своих болот,
Свой тропический Восток,
Зверь тайком придёт сюда —
Смерти сын, отец вреда —
Забывшись, он щенком у ног
Малышки припадёт.

Шёрстку зверя сжав кулачком
И в кровавый глаз поглядев,
Та серебряным голоском
Спросит, светло удивясь,
Спросит смело, не таясь,
Далеко ли у зверя дом,
И закроется страшный зев.

Или если отродье зла,
Что, под маской людской таясь,
Замышляет свои дела,
К ней, от прочих вдалеке,
Подойдёт с ножом в руке,
В миг в душе его злая мгла
Просветлеет от чистых глаз.

А, случись, с голубых высот,
Из заоблачных полей
Светлый ангел снизойдёт
И на ту, чей облик свят,
В умиленье бросит взгляд —
Остановит он свой полёт:
Он сестру распознает в ней.

Я сел на взморье сам не свой,
Уставясь на прилив.
Солёный породил прибой
Пролить слезу порыв.
Но чувствую немой вопрос
Насчёт причины этих слёз.

Тут нет секрета: коль опять
Меня отыщет Джон,
То снова станет приставать,
Обидный взявши тон.
Опять дразнить начнёт: «Толстяк!»
(Что злит меня, не знаю как).

Ах, вот он, лезет на утёс!
Меня трясёт озноб!
А если он с собой принёс
Несносный телескоп!
Я от него сбежал на пляж,
И он, мучитель мой, сюда ж!

Когда к обеду я иду,
И он со мной за стол!
Когда б с девицей на беду
Я речи не завёл,
Меня (он тощий, я толстяк)
Спешит он срезать хоть бы как!

Девицы (в этом все они)
Твердят: «Милашка Джон!»
Причиной этой болтовни
Я просто поражён!
«Он строен, — шепчутся, — и прям.
Отдохновение глазам!»

Но заволок сигарный дым
Видение девиц.
Удар мне в спину! — был я им
Едва не брошен ниц.
«Ах, Браун, друг мой, ну и ну!
Всё раздаёшься в ширину!»

«Мой вид и вес — мои дела!»
«Удачней нету дел!
Тебя фортуна берегла,
Ты явно преуспел.
Секрет удач твоих, видать,
Любой захочет разузнать!

Но отойду-ка я, прощай;
Всё лучше налегке.
С тобой увязнем невзначай
По шею мы в песке!»
Я оскорблён, хоть впрямь толстяк;
И пережить такое как?

Покинув Колледж вечерком,
Шагали в город напрямик
Дородный Дон с Учеником.
Разговорился Ученик:
«Как говорят, Закон — король;
Ему Величество под стать.
Но из газет мне трудно соль
Величия познать.

Наш мрачен Суд, гудит молва;
Есть «Вице-Канцлер», вишь, у нас:
Студент не платит месяц-два —
Так он с него не спустит глаз.
И пишут: дело, мол, одно
Уж принял наш скромнейший Суд.
Где ж правосудье? Суждено!
Его как раньше ждут.

Я к правосудью, милый Дон,
Не приплетаю всё подряд.
Тут полагаться не резон
На ритуалы и наряд.
Я мнил: на Оксфорд льёт и льёт
Его Величье ноне свет.
А пишут всё наоборот —
У нас Величья нет!»

Тогда, не ведая забот
Профессор отвечал дородный:
«А Величавость не прейдёт,
Ведь существует пункт исходный».
Студент воскликнул: «В том и суть!
Вопрос давно решаю я.
Не знаешь, хоть семь пядей будь,
В чём главная статья!

Допустим, скромен Суд у нас;
Величья — нет? Но что такого?
В глазах Законности баркас
Не лучше ялика простого».
«Иль вы, — ответил Дон, — не знали,
Ил позабыли, мой студент, —
Из круга Джоветта изгнали
Подобный аргумент».

«Тогда рассмотрим этот рой
(„Бифштексов едоки” — вот слово!)
Пред горностаевым судьёй
Во время шествия любого.
Да стоит мне узнать свою
Прислугу там (в любом обличье) —
Слезу (смеясь) ей-ей пролью
От этого „Величья“!»

«А-гм! — сказал дородный Дон. —
Не в том, уж точно, скрыта суть.
Величью не грозит урон,
Пусть даже вовсе их не будь.
К тому ж, плетутся все вразброд,
Наряды розны — Суд пестрит!
Таких ли шествий хоровод
Величье породит!»

«Так обратимся к парикам;
Их буклей жёсткие ряды —
Ошеломленье паренькам
И гувернанткам молодым».
Смеётся добрый Дон в ответ:
«Ну, сударь, я скажу не льстя —
Точнее указать предмет,
По-моему, нельзя.

Да, будь ты важен, как монарх,
А всё величина не та.
Одно весомо в их глазах —
Парик из конского хвоста.
Да-да! Был глуп, а стал мудрец;
Был неприметен, стал велик!
Нашли Величье, наконец:
Парик, один парик».

С последним проблеском ума
Лежащий произнёс:
«Уж сумрак с дальнего холма
Сюда почти дополз.
Я так всегда встречаюсь с ним:
Меня дыханием своим
Обдаст как ветром ледяным
И дальше тянет нос.

Мне вспоминается, мой сын,
Тот давний день. Увы!
Его я тщился до седин
Изгнать из головы.
Но память горькую не смыть,
Не разорвать тугую нить,
Она и в ветре будет ныть,
И в жалобе листвы.

Велит поведать ныне смерть
Про тот давнишний страх.
Не смог из памяти стереть,
Так изолью в словах.
Отсрочка, сын мой, так мала!
Не расскажу про ковы зла;
Как к пропасти душа пришла,
Не вспомнить второпях.

Про чары зла — источник ран,
Наследие греха,
Пока час Воли, всуе зван,
Не дал плода, пока...
Пока, оставив бренность дел,
Гонимой птицей не влетел
Я в лес, что тёмный холм одел,
Манил издалека.

Там в дебрях я нашёл овраг,
Самой земли уста;
В нём полдень не развеет мрак,
Не веет в те места
Весенний ветер; звук там глух,
Я медлил, мой страшился дух,
И будто кто-то молвил вслух:
„То Смертные врата.

Заботой людям иссыхать,
Томясь, как в смутном сне;
С утра о вечере вздыхать,
А вечером — о дне.
Твой полдень пламенный угас,
Забавы вечер не припас,
Чего же медлишь ты сейчас?
Укройся в глубине.

В прохладной тени тех глубин
Усталый дух уснёт.
К спасенью путь всего один —
Войти в подземный вход.
Он как бокала ободок,
Что средство сладкое сберёг
Для тех, кто свой торопит срок,
Кто забытьё зовёт!“

Вечерний ветер тут вздохнул,
Листвою задрожал,
Верхушками дерев взмахнул,
И холод сердце сжал —
То ангел мой, спаситель мой
Предупреждал, маша рукой;
Почуяв ужас неземной,
Оттуда я сбежал.

И вот я вижу: огород,
Уютный сельский дом,
Детишек двое у ворот —
Игрою как трудом
Они уже утомлены;
Головки мирно склонены,
Читают вслух. Слова слышны —
Ведь тишина кругом.

Как бы с уступов два ручья
Смешались меж собой:
Каштановых волос струя
Сплелася с золотой.
Не хладного сапфира блеск
У них в глазах — лазурь небес;
Взглянут сквозь чёлочки навес
Небесною звездой.