Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

— Хорошая вещь, — сказал он, вставая и беря в руки стульчик, чтоб внимательно его рассмотреть. — Надо будет наладить массовое производство.

Он ведь ничего плохого сказать не хотел, он прежде всего подумал о народе. Другой бы на его месте и не вспомнил, а он вспомнил, подумал. Позаботился, чтоб народу было удобно стрелять, когда доведется выехать на охоту. Чтоб не стоять на полусогнутых, а расположиться поудобней, как того заслуживает наш народ.

Об одном не подумал глава республики: кто будет народу стульчик подставлять? Одной рукой придется целиться и предъявлять разрешение на охоту, а другой подгонять зверя и стульчик подставлять.

Тут и зверь расхохочется. Но приближенные были серьезны. Хотя внутренне, может, они хохотали, но внешне сдерживались. Лучше всего помалкивать, пока охота не на тебя.

Я тут встретился с быком, был я раньше с ним знаком — то ли виделись в Москве, то ли в Питере. И сидим мы с ним вдвоем, то ли курим, то ли пьем, рассуждаем, есть ли жизнь на Юпитере.

А Юпитер — это я. Дома у меня семья, и на службе у меня положение. Нет, постой, не так, старик. Он — Юпитер, а я — бык. Вот какие с ним у нас отношения.

Извините, гражданин, или я сижу один? Разве мы с тобой, кретин, не приятели? Ты Юпитер, а я — бык, ты к хорошему привык, все по батюшке тебя, не по матери.

У тебя такая жизнь, что куда ни повернись и о чем ни заикнись — мигом сделают. Не дозволено быку, а тебе — мерси боку! И Европа для тебя — лебедь белая…

Ну чего ты лезешь в крик? Ты Юпитер или бык? Или мы с тобой, старик, просто жители? Я один или вдвоем? Мы тут курим или пьем? Мы о чем?

Да все про жизнь…

На Юпитере.

Может, эта жизнь легка, но не та, что у быка. Та мне нравится пока чуть поболее. И хоть что-то на веку не дозволено быку, но ведь счастье-то, оно-в недозволенном!

Почему наше государство бросает деньги на ветер так, будто хозяйство ведут сумасшедшие? Нет, они не сумасшедшие, а на ветер бросают государственные деньги потому, что их оттуда легче хватать и набивать ими личные карманы. Потом уже не установишь, что попало в карманы, а что просто ветром унесло.

Чтобы брать то, что плохо лежит, лучше всего сделать так, чтобы все лежало плохо.

Государство играет с населением в игру, в которой население все время проигрывает, потому что правила игры устанавливает государство. И меняет их по ходу игры.

— По правилам нужно так! — обижается население.

— Нет, по правилам нужно вот так, я уже поменяло правила, — объясняет государство.

Что остается населению? Ему остается жить по правилам государства. Брать все, что плохо лежит. Государство повысит цены, чтобы возместить уворованное, — население еще больше пускается воровать. Население больше уворует — цены еще больше повышаются.

И все же государство не может без населения. Потому что ему нужны рабочие руки. Но чем больше рук, тем больше ртов, а это уже для государства лишнее. Во-первых, всех не накормишь, а во-вторых, всех не переслушаешь. Вот если б только руки! И только ноги, чтоб шагать в указанном направлении! И только уши, чтоб слушать команду!

Вот тогда государство было бы довольно своим населением. И население было бы довольно своим государством.

В нашем государстве трудно разбогатеть. Зарплаты у нас маленькие, деньги наши ничего не стоят, да еще государство то и дело заглядывает населению в карман: не обогатилось ли оно, чтоб его раскулачить?

Раскулачивают у нас здорово, а обогащаются пока еще слабо.

Помните курс рубля, который применялся при валютном обслуживании? Называть это обслуживанием-все равно, что называть обслуживанием грабеж на большой дороге. Вот для иностранцев это обслуживание: их заваливают рублями в обмен за каждый их доллар или франк.

Население думало, что это происки международного капитала, но оказалось, что это наше государство такое придумало. Оно меняло наши деньги на иностранные, как меняют отечественную макулатуру на Александра Дюма. Но когда населению платили зарплату, государство не вспоминало, что это макулатурные деньги, оно делало вид, что деньги настоящие, да еще переживало, не много ли дало. Считалось, что у населения слишком много накопилось макулатуры, но о том, что это макулатура, конечно, умалчивалось.

Благодаря такому валютному обслуживанию, в нашем государстве обогащались только иностранцы. И что оставалось населению? Как было обогатиться населению?

Выход оставался один: для того, чтоб обогатиться в нашей стране, нужно было прежде всего стать иностранцем.

От каждого по способности, каждому за труд. А потом, от труда, каждому по потребностям.

Но у некоторых способности маленькие, а потребности — будь здоров. Способности только учатся головку держать, а потребности уже тянутся за государственной премией. Причем наблюдается такая закономерность: чем меньше способности, тем больше потребности. Как же их удовлетворить, если способностей не хватает?

Приспособились жить, минуя способности. Просто получать по труду. От каждого по труду и каждому по потребностям.

Но и труд у нас только учится головку держать. Потребности уже разъезжают на мерседесах, дети их уже получили американское гражданство, а труд все еще агукает в колыбельке и делает ручкой: дай, дай! Головку не держит, а уже соображает, что такое потребности!

Пусть пока подрастет, наберется сил. Мы ведь привыкли работать, минуя труд, и не по способностям, а исключительно по потребностям.

Так что же делать? А ничего. Способности миновали, труд миновали, даст Бог, минуем и потребности.

Правда, их миновать трудней. Очень уж они большие. Говоря словами поэта, их не объехать, не обойти, единственный выход — взорвать.

Вот это было бы хорошо: уничтожить потребности. Стереть их с лица земли, развеять по ветру.

Но это трудно. Считай, невозможно. Труд-то у нас маленький, крохотный, вроде Чеченской Республики, а потребности — огромные, безграничные, как вся необъятная Россия.

Инженер-программист, профессор бывшей философии и театральный саксофонист продавали на базаре картошку. Лучше бы им рассредоточиться, чтобы охватить большую аудиторию, но они привыкли держаться вместе — и на рыбалке, и в застольной компании, — а главное, дело было новое, непривычное и требовалось морально поддержать друг друга.

Покупатели подходили, приценивались, но покупать не спешили, отдавая предпочтение картошке не с дачных участков, а с приусадебных, где за ней больше присмотра.