Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

— Приехал однажды в Сузрань человек из города Сузгорода. Походил по городу, а в городе ничего нет. Кроме, конечно, памятников архитектуры. А так, чтоб в магазинах, этого нет. Когда идея овладевает массами, она овладевает всем, чем владели массы.

Был поздний вечер, магазины были закрыты, но у дверей каждого кто-то сидел. Сузгородец подумал, что это сторожа, но это оказались завтрашние покупатели. Так сказать, завтрашний день сузранской торговли.

— Будете за мной, — сказал приезжему покупатель с цветочком в петлице, который он время от времени понюхивал, чтобы не уснуть.

— А вы за чем сидите?

— Откуда я знаю? Что выбросят, за тем и сижу. А не выбросят — и так посижу. — Он понюхал цветок. — Вообще-то мы люди везучие, нам только с начальством не везет. Особенно с Главным Руководителем Области, сокращенно — ГРОБ, так мы его называем. Вообще-то все они люди хорошие, только неопытные. Мы-то думаем, что выбираем опытных, но только выборы кончатся, они начинают мотаться за опытом по всему свету. ГР О Б-коммунисты мотались во Францию, в Италию, ГР О Б-демократы — в Америку и в Японию, ну и еще в Швейцарию, где очень хорошие банки. А нынешние независимые уже и на карту не глядят, носятся, как угорелые, по всему свету. Они ведь не только для себя набираются опыта, а и для детей, и для родственников, и на продажу. ГРОБ-коммунисты и ГРОБ-демократы до конца жизни запаслись, теперь эти запасаются.

— Послушайте, — сказал приезжий человек, — я в ваших газетах читал, что сегодняшняя нищета — залог завтрашнего процветания. Но почему именно нищета, а не, допустим, богатство?

— Ну вот еще, откуда у нас богатство? Нам едва хватает на командировки за опытом. Мы ведь живем по пословице: с миру по нитке…

— Голому сорочка? — блеснул эрудицией гость.

— Ну почему же голому? Одетому сорочка. А с голого нитка. Если с голых не брать по нитке, тогда одетых не во что будет одеть. А если одетых не одевать, они же будут раздетые…

Сузранец вынул из петлицы цветок.

— Посмотрите на этот цветок. Он бы тоже хотел процветать со всех сторон, но это противоречило бы законам его природы. Процветать можно только сверху — и народам и цветам. Посмотрите на наш народ: уж на что нищий, а разве он сверху не процветает?

К ним подошла женщина тяжелого труда. Жила бы она в какой-нибудь богатой стране, она бы была женщиной легкого поведения, но здесь об этом нечего и думать.

— Посидите с нами, — сказал женщине сузранец и вручил ей цветок. Но женщина сидеть не могла: у нее была совсем другая работа.

Дом мы начали строить с крыши, чтобы сразу определить высоту наших замыслов. Прежде ведь как бывало? Замыслы грандиозные, многоэтажные, но до второго этажа дойдешь — раствор кончился, до третьего — кирпич не завезли, а до четвертого просто фантазии не хватает.

А если с крыши начинать и оттуда к земле двигаться, тут уже другое дело: не в неизвестность уходишь, а вроде возвращаешься домой.

Для рабочего человека самый любимый процесс в работе — возвращаться с работы домой. Так что лучше всего начинать строительство с крыши.

Крышу варили на земле, а потом поднимали до нужного уровня. Поднимали нормально, но не успели краны отъехать, крыша рухнула на землю, значительно увеличив себестоимость здания.

Ну, тут-то нам все понятно: чтобы снизить себестоимость, нужно повысить производительность.

Повысили производительность до десятого этажа, а себестоимость повысилась до одиннадцатого. Потому что крыша опять загремела.

Повысили производительность до одиннадцатого, а себестоимость повысилась до двенадцатого.

Кто-то высказал предположение: там же крыше просто держаться не на чем.

Как это не на чем? А наши планы? А наш энтузиазм? А наши, наконец, повышенные обязательства? «Вира!» — кричим, а она майна вниз. Мы «Вира!» — а она майна вниз.

Наверно, дождь будет: слышите, как гремит в небесах?

Это не гром. Это опять гремит наша крыша.

Науке просто повезло с Ньютоном, что не был он бездельник и глупец, не говорил с начальством грубым тоном, не разбивал доверчивых сердец, что отличался скромным поведеньем, был чист и безобиден, как дитя, всем личным, персональным тяготеньям всемирное навеки предпочтя.

Науке просто повезло с Ньютоном, что он не пил и в карты не играл, не нарушал общественных законов и тех, что сам в науке открывал. Иначе б изменился ход событий, и мы могли бы убедиться в том, что для больших физических открытий у нас бы был совсем другой Ньютон.

Строптивому судьба не тетка, ему повсюду неуют: где кроткому дают на водку, строптивого за пьянку бьют. Строптивого жена не любит, и дети у него не мед. Где кроткие выходят в люди, строптивый голову свернет.

Не сядет он в машину «волгу», ногами кормится, как волк. Живут строптивые недолго: почертыхался — и умолк.

А кроткий всеми уважаем: работа, крепкая семья… С ним ласкова жена чужая — та, что строптивому своя.

Кочуют деньги по дорогам — и золотой, и медный грош. То их скопится слишком много, то их со свечкой не найдешь.

Подобно им кочуют мысли — случайный гость и частый гость. От денег мысли не зависят, они всегда кочуют врозь.

И будет вечно, как бывало с тех пор, как существует свет: где много денег — мыслей мало, где много мыслей — денег нет.

Капитан нашей команды очень здорово бегал за мячом, но по мячу не бил, чтоб не попасть чего доброго в свои ворота. Такое в футболе бывает: ударишь по воротам, а они, оказывается, свои. Однажды самый красивый гол сезона вынужден был уступить место другому, менее красивому, потому что оказался голом в свои ворота, что сильно снижало его достоинства.

Наш капитан в свои ворота не забивал. И в чужие не забивал, не отличая свои от чужих в стремительной атаке. Но от мяча капитан не отставал, все время находился с ним рядом. И кто бы ни ударил, и куда бы ни ударил, — капитан уже тут как тут, бежит за мячом в заданном направлении.

Трибуны сотрясались от восторга. Болельщики — свои и чужие — устраивали капитану овации. В газетах крупным планом печатались фотографии: капитан бежит за мячом. Тут же анализировались различные эпизоды: однажды капитан через все поле бежал за мячом и бежал бы и дальше, но дальше уже были ворота. И капитан очень технично не ударил по мячу, что было особенно кстати, учитывая, что ворота оказались свои. Газеты отмечали и заслугу вратаря, который вовремя взял мяч, буквально сняв его с ноги своего капитана, но при этом газеты выражали уверенность, что в последний момент капитан все равно увернулся бы от мяча, как уже не раз уворачивался.