Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

Нации, так же, как индивиды, могут жить двояко: либо воруя, либо производя.

Кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что он имеет больше, чем заслуживает.

Требуется больше мужества, нежели принято думать, чтобы назвать себя своим настоящим именем.

Если бы Бог внимал молитвам людей, то скоро все люди погибли бы, постоянно желая зла друг другу.

Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.

Смазку получает то колесо, которое скрипит громче всех.

Когда дорога вся в цветах, то уже не спрашивают, куда она ведет.

Иван Грозный шел из преисподней на небеса. Ему казалось, что где-то здесь должна быть дорога, минуя жизнь, потому что через жизнь попасть на небеса у него не получилось. Главная его ошибка состояла в том, что он был живой человек, а пока человек живой, он подвержен человеческим слабостям. А чем больше слабостей, тем больше хочется из них сделать силу.

Например, такая слабость, как страх. У него было много страха, и, чтоб сделать из него смелость, приходилось прибегать к самым решительным действиям. Но из этих действий снова рождался страх, и снова приходилось делать что-то решительное. Он старался так запугать свой народ, чтоб на фоне его страха собственный страх выглядел смелостью, но это только увеличивало его страх. Вот она, человеческая слабость!

Или такая слабость, как любовь. Сколько у него было жен, и к каждой он питал какую-то слабость. Из-за слабости к Василисе он убил ее мужа — не мог же он при живом муже жениться на женщине! Потом из слабости к Василисе он убил ее любовника. А саму Василису не убил, такая получилась неувязка. Если б он хоть ее не похоронил! А то похоронить похоронил, а убить упустил из виду.

— Товарищ Грозный!

Иван Васильевич не поверил своим ушам: за четыреста лет преисподней его никто не окликал, а все, наоборот, сторонились.

— Товарищ Сталин, — представился незнакомец. — Я вас знаю, вы мой любимый исторический деятель. Я видел вас на картине товарища Репина, вы там убиваете своего сына.

Понемногу разговорились. Выяснилось, что товарищ Сталин тоже направляется из преисподней на небеса, хотя идет почему-то навстречу Ивану Васильевичу. Оба удивились этому обстоятельству и пришли к выводу, что преисподняя находится с двух сторон, поэтому нужно свернуть в третью сторону.

Пошли в третью. Товарищ Сталин жаловался на товарища Троцкого, который к тому же был еврей, и это, конечно, многое объясняло. Иван Васильевич подумал: может, и Курбский был еврей? Ведь и он, как Троцкий, сбежал за границу, все евреи бегут за границу, потому что им нравится все заграничное.

Иван Васильевич понял свою ошибку. Если б он перед тем, как человека казнить, объявлял его евреем, народ бы лучше принял его политику. Так и оглашать всенародно: князь Долгорукий — еврей, князь Воротынский — еврей. Знал бы народ, что они евреи, он бы сам с ними расправился.

Товарищ Сталин между тем рассказывал, как он ввел крепостное право под видом борьбы за светлое будущее. Будущее бывает очень светлым, только надо, чтоб оно всегда оставалось будущим и никогда не становилось настоящим.

И вдруг товарищ Сталин прервал свой рассказ и закричал:

— Товарищ Ленин! Владимир Ильич! Это же я, Коба, ваш верный друг и единомышленник!

— А, это вы, товарищ Сталин, — сказал товарищ. Ленин, подходя. — А вы уверены, что верным путем идете, товарищи?

Сталин был не уверен. Поэтому он перевел разговор:

— А помните, Владимир Ильич, как мы с вами грабили награбленное? Товарищ Грозный, вы когда-нибудь грабили награбленное? Извините, товарищ Ленин, я не представил: это товарищ Грозный. Да, тот самый, из Рюриковичей.

— А, Иван Четвертый! — протянул Владимир Ильич с характерным классовым прищуром, словно этот царь не заслужил, чтоб на него смотрели во все глаза. — Значит, направляетесь в преисподнюю? А я как раз из преисподней.

— Но это мы из преисподней! — воскликнул государь всея Руси.

— Нет уж, дудки, батенька! Это я иду из преисподней. Небольшая эмиграция в ожидании революционного момента.

— Ничего не понимаю, — развел руками царь. — Выходит, мы со всех сторон окружены преисподней?

— Не окружены, а защищены, — внес поправку Владимир Ильич. — Чем больше вокруг преисподней, тем надежней защищены небеса.

— Так что же нам делать, товарищ Ленин? — спросил товарищ Сталин, похолодев. Он похолодел еще в конце прижизненного пути, но только сейчас это по-настоящему почувствовал.

— А что делать? Мы же в центре, на небесах, — ответил вождь мирового пролетариата. — Только не следует забывать, что небеса — понятие классовое, и самый прочный и надежный порядок для небес — это диктатура преисподней.

Перед смертью в Брюсселе в 1928 году барон Врангель вспомнил, как они с батькой Махно били большевиков, и рассказал такую притчу.

Добро и зло боролись за свободу. Локоть к локтю, плечо к плечу. Отвоевали свободу и не знают, как дальше быть. Как поделить между собой свободу?

На этом барон Врангель умер, и притча осталась недосказанной.

Перед смертью в Париже в 1934 году батька Махно вспомнил, как они с большевиками били Врангеля, и рассказал такую притчу.

Добро и зло боролись за свободу. Локоть к локтю, плечо к плечу. Борьба за свободу объединяет добрых и злых, но, что делать со свободой, ни те, ни другие не знают.

Тут батька испустил дух, и притча осталась недосказанной.

В тридцатые годы, перед смертью в застенках НКВД, красные командиры вспоминали, как они били Врангеля и Махно, но эти показания следствие не интересовали, поэтому притча опять осталась недосказанной.

До конца ее узнали много лет спустя, когда рассекретили секретные архивы. И вот что тогда выяснилось.

Добро и зло боролись за свободу. Локоть к локтю, плечо к плечу. Отвоевали свободу, но это оказалась не свобода, а что-то другое, совершенно на нее не похожее.

Добро, конечно, тут же репрессировали. А за ним потащили и его родственников — доброту, добропорядочность и даже самую маленькую, еще несовершеннолетнюю, добродетель.

Вышли люди из секретных архивов и говорят: так вот почему мы такие недобросердечные, недоброжелательные. И в работе недобросовестные, и живем не по-добрососедски. И что мы ни произведем, все у нас какое-то недобротное, недоброкачественное..