Феликс Кривин - Тюрьма имени свободы

Допустим, у нас два куска мяса по пять кусков за кусок (на жаргоне «кусок» означал тысячу рублей, но сегодня тысяча уже не кусок, а всего лишь кусочек). Так вот, один из кусков мяса вы уничтожаете, сжигаете, закапываете, бросаете собакам, а оставшийся продаете, но уже не за пять, а за двадцать кусков. И у вас покупают. Почему? Потому, что очень кушать хочется.

Но и мясокомбинат, который продает мясо по два куска за кусок, тоже находит выход из положения. Он один кусок (мяса) закапывает, сжигает, съедает, а второй продает, но уже за восемь кусков. А завод, который производит бензин для мясокомбината по восемь кусков за ведро, одно ведро выливает, сжигает, а второе продает мясокомбинату за тридцать два куска. А фабрика рубашек для работников мясокомбината — за каждую по десять кусков — одну рубашку рвет, сжигает, закапывает, а вторую продает за сорок кусков.

Но потом они начинают соображать: а собственно, зачем все это рвать, сжигать, закапывать, когда можно просто меньше производить? Производить, допустим, не массовые, а редкие, антикварные предметы.

И тут вступает в действие второй закон антиквариата: чем меньше произвел, тем меньше продал, а чем меньше продал, тем больше заработал.

Мы живем на большой дороге, и жизнь наша полна неудобств: либо она на колесах, либо под колесами. Жизнь на колесах утомительней, но длинней, а под колесами короче, но спокойнее.

Дорога наша уходит вдаль. Одним концом — в светлое будущее, другим — в проклятое прошлое, но каждый ее отрезок находится в настоящем, и от этого масса неудобств. Потому что большая дорога не приспособлена для жизни в настоящем. Здесь у тебя в любую минуту могут потребовать: «Снимай пиджак!», «Отдай кошелек!». А то вдруг скомандуют: «Ложись!» — не посмотрят и на то, что ты женщина.

Дорога наша не в пустыне, она проходит мимо городов, и каждый из нас норовит в них забежать, глотнуть свежего воздуха. Или еще чего-нибудь глотнуть, потому что на большой дороге глотать практически нечего. Когда мы появляемся в этих городах, нас сразу узнают: а, это те, что с большой дороги!

Да, мы с большой дороги, мы спешим в светлое будущее, но спешить все трудней, потому что дорога неровная и опасная, колеса снимают прямо на ходу, и на дороге уже вообще ничего не осталось, кроме дорожных указателей.

И вдруг выясняется, что указатели повернуты не туда. Их уже давно отвернули от светлого будущего, но до прошлого недовернули, и теперь мы не знаем куда идти. Правда, идти уже никуда не хочется, хочется нормально пожить в настоящем, как живут люди в окружающих городах.

И тогда все громче начинают звучать голоса, требующие отставки регулировщиков. «Долой регулировщиков!»

Но регулировщики не уходят. Куда им с такой дороги уходить? Кто им где безропотно отдаст кошелек, снимет пиджак и ляжет по команде «ложись!» в сырую, плохо заасфальтированную землю?

Выбрался я на сушу из болота. Одной ногой выбрался, а другой пока там. Пробую сушу ногой и чувствую какое-то неудобство. Твердо как-то. И холодно: со всех сторон обдувает.

А болото мягкое, теплое. Правда, засасывает, это плохо. Но, с другой стороны, засасывает все-таки в тепло. В тихое, безмятежное бульканье.

Так и стою: одной ногой на суше, другой в болоте. И не знаю: то ли выбираться совсем, то ли уж совсем назад возвращаться.

Оно-то хорошее дело — выбраться наконец на сушу из болота. К новой жизни от прежней погибели. Но неудобства есть.

Обратите внимание: в новой жизни масса всяческих неудобств. В болоте уже как-то привык, угрелся, расслабился. Можно спокойно погружаться, никуда не спешить.

— Чав, чав, чав…

Это меня болото засасывает. Обволакивает, убаюкивает, обчмокивает со всех сторон…

Все-таки суша пока еще для жизни не приспособлена. Так-то она хороша, только для жизни не приспособлена. Даже непонятно: как на ней люди живут?

В Андорре нет мафии. Даже трудно себе представить.

Тут сразу возникает вопрос: кто же у них руководит государством? Кто руководит политикой, экономикой, полицией, наконец?

Допустим, понадобится, чтоб в стране исчезли зубочистки. Если это дело пустить на самотек, они в одном магазине исчезнут, а в другом появятся. А для того, чтоб они исчезли сразу всюду, нужна организация. Нужно, чтобы кто-то этим руководил.

Или возникнет потребность остановить движение транспорта. Чтоб в течение какого-то времени ничто нигде не двигалось, не шевелилось. Увеличить в стране преступность, смертность, резко снизить рождаемость и снабжаемость, — кто за это возьмется?

Или возникнет потребность стравить между собой андоррских жителей — французов, испанцев и каталонцев, превратить их во французофобов, испанофобов, каталонофобов. Вспомнить испанскую инквизицию и наполеоновские войны, чтобы начать искать виноватых. Неужели этим должно заниматься правительство?

Хорошо, допустим, правительство. А кто будет руководить правительством? Кто возглавит наступательные военные действия правительства против народа и оборонительные действия народа, чтобы потом пожать плоды всех побед и всех поражений?

Андорра — слишком маленькая страна для таких широких военных действий.

Но ведь не может треугольник состоять из двух углов. Даже Бермудский треугольник, в котором все исчезает, не допустит исчезновения хотя бы одного угла.

Так и в государстве. Один угол — народ, второй угол — правительство. А где третий угол?

В Андорре его не видно. Но это вовсе не значит, что его нет.

Места не столь отдаленные в Андорре столь не отдаленные, что просто некуда послать человека. Чуть-чуть послал — и человек уже за бугром. И не просто за бугром, а за целым горным массивом.

В каких-то случаях это выход из положения, но если посылать лучшие силы за бугор, не оскудеет ли народ и не придет ли в упадок государство? И какие тут этапы большого пути, если человека элементарно вывести на этап невозможно? Ему даже не запретишь поселяться в радиусе тридцати километров — нет в Андорре такого радиуса.

Можно, конечно, запретить въезд в столицу, в Андорру-ла-Вьеху. Только ты ла-въехал, как тебя тут же ла-выехали. Но ла-въехать в Андорру совершенно необязательно: из любого конца государства в нее можно ла-войти пешком.

Попробуйте в таких условиях управлять демократией! А ведь демократией, товарищи, надо управлять, если мы не хотим, чтоб она нами управляла. А как управлять демократией, если климат везде одинаковый — что на андоррском юге, что на андоррском севере? Ни тебе Магадана, ни Колымы — просто некуда послать человека!