Андрей Смирнов - Дон Корлеоне и все-все-все. Una storia italiana

— Он такой шустрый оказался, — сказали полицейские, — мы его — хвать! А он — прыг! У нас от него только туфля в руках и осталась.

В доказательство чего продемонстрировали журналистам означенный предмет обуви.

— Позвольте, — сказали дотошные журналисты, — но ведь мы же тело видели. И у него, у тела, все туфли были на месте.

Полицейские смутились и невнятно пробормотали, что у Пинелли, дескать, имелась при себе туфля запасная.

Нечётное количество туфель и пребывающий в двух местах одновременно Калабрези были не единственными странности в деле Пинелли. Траектория падения заставляла прийти к выводу, что анархист устремился вниз совершенно отвесно, даже не попытавшись оттолкнуться в прыжке от подоконника. На руках трупа отсутствовали следы того, что Пинелли рефлекторно старался ухватиться за карнизы здания, о которые несколько раз сильно приложился в полёте. Мало того, в прессе появились утверждения, что основная травма, ставшая причиной смерти, больше похожа не на последствия удара об асфальт, а удара карате. Короче говоря, общественное мнение напрямую обвинило Калабрези в убийстве. Тот яростно всё отрицал.

— Наказания без вины не бывает, — заявлял комиссар. — Не надо было ему с анархистами связываться и бомбы разбрасывать где попало. Пьяцца Фонтана взорвал Пинелли. Я сказал: Пинелли!

Под давлением прессы в середине 1971 года началось судебное расследование смерти анархиста. Председатель суда был настроен крайне решительно. Он потребовал эксгумации тела и проведения медицинской экспертизы. И под надуманным предлогом «раскрытия судебной тайны» был отстранён от дела. Сам, в свою очередь, оказавшись под судом, который через четыре года завершился полным его оправданием. Общественность восприняла это в качестве грубейшего вмешательства государства в дела правосудия. Бедный судья даже в кино не мог сходить, поскольку при виде него публика забывала куда и зачем пришла и устраивала овацию на пару десятков минут. Убиенный же Пинелли и вовсе превратился в икону левой Италии, мученика, принявшего от рук государства смерть за правое — точнее, левое — дело. О нём выходили многочисленные статьи, книги и фильмы. Интеллектуалы, художники и политики слали в газеты открытые письма с требованием покарать виновных.

Кончилось тем, к чему и шло. В мае 1972 года комиссар Калабрези погиб от пуль левых экстремистов. Не так уж важно, кто именно жал на спусковой крючок. Накал истерии был столь велик, что рано или поздно это кто-нибудь бы да сделал. Смерть Калабрези остудила самые разумные из горячих голов. Но лишь на короткий промежуток времени, поскольку расследование дела Пинелли осенью того же года возобновилось, его труп выкопали и провели экспертизу. Выдав новую версию событий.

— Мы тут подумали, — сказала полиция, — и решили, что Пинелли не самоубивался и ни в чём не сознавался. Он действительно был не виноват. Просто ему от голода и недосыпа стало не очень хорошо, заботливые полицейские подвели его к окну, чтоб подышал, а он от свежего воздуха — раз! — и сознание потерял. Ну и вывалился.

Общественное мнение аж икнуло от неожиданности.

— Вы чего нам тут спагетти на уши развешиваете? — сказало оно. — Мы теперь что, должны вдруг забыть, как пятеро ваших коллег под присягой утверждали совершенно иное?

В общем, теперь уж точно никто не сомневался, что Пинелли подставили и убили, задействовав для этого всю полноту государственной власти. С целью отвести подозрения от кого-то другого, от настоящего организатора теракта.

Но давайте вернёмся в декабрь 1969 года. Ибо загадка смерти Пинелли как-то не очень приближает нас к ответу на главный вопрос: что же тогда случилось на Пьяцца Фонтана?

На следующий день после (само) убийства Пинелли, 16 декабря 1969 года, президент Республики Джузеппе Сарагат обратился к нации.

— Всё, — заявил он, — повязали аспида! Супротив полиции он ничего не смог!

Нация критически осмотрела повязанного, почесала в затылке и согласилась: да, этот, пожалуй, и впрямь мог взорвать. Звали аспида Пьетро Вальпреда, и он тоже был анархистом. Но принадлежал отнюдь не к тому умеренному их крылу, в которое входил Пинелли, полагавший, что доброе слово страшнее пистолета. Наоборот, Вальпреда был анархистищем злобным и матёрым, открыто заявлявшим: настала пора бить, бить по головкам прогнившее буржуазное общество! Во время прохождения срочной военной службы он стал экспертом по минно-взрывному делу. Во всяком случае, так считалось в тот момент, позднее это будет опровергнуто. А самое главное, работал танцовщиком. Этот последний аргумент стал решающим. Ни у кого не вызывало сомнений, что анархист, готовый скакать по сцене в обтягивающем трико, способен пойти на любое, самое гнусное преступление.

Да и улики были весьма серьёзными. Обвинение строилось на показаниях таксиста, который в день теракта подвёз человека, похожего на Вальпреду и имевшего при себе тяжёлый чемоданчик, ко входу в Аграрный банк. А затем, через несколько минут, забрал его оттуда уже без чемоданчика. Бдительный таксист уверенно опознал анархиста во время очной ставки — ещё бы он этого не сделал, учитывая, что опознание состоялось через пару дней после того, как вальпредовскими фотографиями начали пестрить все газеты, — получил пятьдесят миллионов лир вознаграждения и с чувством выполненного долга год спустя скоропостижно умер от инфаркта в самом расцвете лет, благополучно избежав тягомотины грядущих судебных заседаний.

Все были уверены, что на сей раз действительно изловили кого нужно. «Проклятый коммунист!» — кричали правые газеты. «Недобитый фашист!» — вторили им газеты левые. Но излишне дотошные журналисты опять испортили всю малину.

— Вот вы утверждаете, — спрашивали они у полиции, — что Вальпреда сел в такси на Пьяцца Чезаре Беккариа. А в курсе ли вы, что оттуда до Пьяцца Фонтана — сто тридцать метров? Вальпреда что, пешком не мог дойти?

— Ну так, во-первых, у него при себе чемодан с семью килограммами взрывчатки был, — отвечала полиция. — Во-вторых, он хромой.

— Погодите, — изумлялись журналисты, — кто хромой? Танцовщик Вальпреда — хромой?..

— Ну-у-у… — отвечала полиция чуть менее уверенно. — Да. А что такого-то? Вы видели, как он танцует?

— Тогда почему, — не унимались журналисты, — такси остановилось не у входа в банк, а в ста десяти метрах далее? Следовательно, воспользовавшись им, Вальпреда сэкономил аж целых двадцать метров пути.

— Ой, всё!.. — отвечала полиция.

Тут, как на грех, всплыло ещё одно обстоятельство. Помните, у Пинелли было алиби? В тот день железнодорожник встречался с неким Антонио Соттосанти по кличке Нино-фашист. Который фашистом на самом деле не был, а был человеком с крайне мутным прошлым и политическими взглядами. Встречался же Пинелли с ним затем, чтобы передать Нино пятнадцать тысяч лир — весьма скромная сумма, меньше полутора сотен современных евро — в качестве компенсации расходов на поездку к месту суда над ещё одним членом анархистского движения, алиби которого должны были обеспечить показания Соттосанти. Вот почему комиссар Калабрези в версию Пинелли не поверил. Он посчитал, что анархист платил Соттосанти за лжесвидетельство. А если так, то каким образом этот лжесвидетель мог обеспечивать алиби самого Пинелли? Но это ещё не самое интересное. Дело в том, что Нино-фашист был точной копией Вальпреды. Его двойником.