Владислав Ардалин - Мимикрия пустоте

Вследствие строгой ограниченности размеров города и высокого ажиотажа вокруг происходящего события, поиск не отнял много времени, и уже спустя несколько улиц клоун оказался на церковной площади лицом к параллельно расположенным рядам с различными товарами. Глаза моментально зацепились за ближайшие палатки, наполненные всевозможной макулатурой: листками с лубочными картинками, назидательными текстами, какими-то старыми и, весьма вероятно, не совсем подходящими под текущие политические свободы журналами и газетами.

– Господин, подходите, уж не стесняйтесь! Собранные лично мною различные экземпляры многих месяцев и годов! – выкрикнул офеня, заметивший, как Жорж внимательно рассматривает его товар.

Изначальное предположение об акте наглой лжи смотрителя станции утром оказалось сущей правдой. Ни торговец макулатурой, ни большая часть встречаемых на улицах людей не имела представления о существовании в их городе личности клоуна, ожидающего давать выступления в честь завершения ежегодной ярмарки. «Но оно к лучшему», – подумал Эдвардс и неспешно приблизился к заинтересовавшей его палатке. Принявшись рассматривать накопленные за долгое время обличающие бумажки, он беглым взглядом ухватил материала на несколько подсудных дел.

– Ты скажи-ка, братец, лучше – не боишься ли ты такое продавать? – Удивленный опрометчивой смелостью офени, поинтересовался Мосье Жорж. – Время у нас сейчас тревожное, объединять патриотическими чувствами пытаются, а ты противоборствуешь. Непорядок!

– Да какой там! Коли вы про ограничение свобод, – тут он все же слегка опустил свой голос, – то в нашем городке сие уж точно всем безразлично. Уж поверьте, обиженным никто не уйдет, – С последними словами торговец, будто подразумевая очевидное, подмигнул.

– Все ясно, – на деле Эдвардсу не представлялась интересной роль справедливого рыцаря общества, тем более не тянуло вступить в спор с увертливым ужом. Отчего, получив ответ, способный назваться внятным, клоун продолжил осматривать различные журналы.

Разворот одного из них – заваленный множеством бумажных собратьев – проступал кусочком текста, датированного за семнадцатое января текущего года. Состояние газеты выглядело плачевным, мешая отчетливо прочитать написанное на выглядывающем островке. Единственное, за что удалось зацепиться взглядом – упаднические настроения об эпидемии чумы в Индии, кричащие о мерах борьбы с нею и о необходимости международного вмешательства. Очередное лицемерие, словно горчащий сироп, которым пропитали каждую букву, не выдерживало своей роли и просачивалось обратно, как смола сквозь кору молодого дерева.

Одновременно с призывами к всеобщей борьбе с заразой будто специально опускалась значимость ученых людей. Один бедный Антон Павлович старался, взывал к важности Владимира Ароновича, но, по обыкновению случая, наш мужик закрывает глаза на собственных гениев – уж слишком больно может прийтись самолюбию! Зато достаточно оказаться жидом, и тебя начинают порицать, низко оценивать, насмехаться – бедные люди! Как слабы они, раз объединяются, чтобы унижать ни в чем неповинного человека. Глупый народ… глупый!

Заметив направление взгляда дотошного покупателя, хитрый офеня, хоть и без искреннего энтузиазма, но уверенно имея в целях заработать, снова заговорил.

– Да уж… подумать только, еще недавно оспы боялись, а теперь чумы! Можно подумать, что людям уж заняться больше нечем, как придумывать болезни всякие! Вот вы видели чуму или, может, оспой болели? Да нет, по вам уж видно, что не болели, вот и я тоже. А коли доказательств нет, так от чего паника? И главное, уж если бы настоящая угроза имелась, то шум и по сей день стоял бы такой, что по всем городам и деревням люди в панике бегали бы.

Есть у человеческой твари удивительная черта, когда ни с того, ни с сего, она – хотя ситуация того совершенно не требует, а зачастую, напротив, даже окорачивает – считает необходимым высказать свое мнение. Непрошенное, до пошлости узколобое суждение, которым бравируют абсолютно невоспитанные, никчемные персоны, убежденные в своей исключительной правоте. Уверенные в незыблемости построенного постулата, они наивно полагают о неизбежном разрушении предубеждений собеседника и обязательном расположении к себе.

О, милый читатель, думаю, не сложно догадаться, что наш увертливый уж оказался описываемым выше ничтожеством. Инфантильно полагая, что, выслушав чужую позицию, потенциальный покупатель загорится большим желанием приобрести товар, торговец выпалил свою речь, а затем, немного отдышавшись, добавил:

– Могу продать по сниженной цене, уж больно вы мне понравились.

– Нет, спасибо, – Эдвардс манерно поднял ладонь в знак отказа, тактично умолчав об отсутствии взаимной симпатии и оставив данную мысль лишь в своей голове. – Я в исключительно исследовательских целях интересуюсь. А насчет здоровья вы глупости не говорите. Отрицание доказанных явлений не исключает их существования, но делает вас – здесь мы все должны отдать должное отпущенному Эдвардсом каламбуру, – клоуном. Подобная практика уже не раз доказывалась фанатиками и, к счастью, исход всегда за последователями Галилео.

С каждым словом Жоржа его голос извергал все больше обиженной злости, а руки, казалось, самостоятельно пустились в пляс и, желая высвободить всю накопившуюся страсть, спешно перешли в джигу. Незаинтересованность в споре – после тяжелой поездки на почтовых в могильной тишине и губительного сна в номере гостиницы – стихийно сменилась желанием выговориться. Клоун звучно откашлялся, огляделся по сторонам, словно боясь, что за ним наблюдают и, убедившись в полной безопасности, продолжил неоконченную мысль.

– Пожалуй, я готов согласиться лишь с той частью вашего утверждения, которая затрагивала занятость человека. Болезнь болезнью, но только за собственное здоровье каждый будет отвечать самостоятельно. И так как губим мы себя зачастую своими же руками – вот этими…

– Ай! – неожиданно раздалось после очередного резкого жеста руками Эдвардса.

Испугавшись громкого вскрика, клоун неприятно вздрогнул. Быстро переведя свой взор на источник звука, он с удивлением обнаружил мальчика, ставшего жертвой его вечно подвижных конечностей. Будет ли банальным сообщить дорогому читателю, что потерпевшим оказался уже неплохо известный нам Орлов Евгений Иванович?

И если всякий соберется бросать обвинения о невозможности стечения данных обстоятельств, то пусть он оглянется и задаст себе вопрос – не вся ли наша жизнь стечение больших или маленьких случайностей? В конце концов, каким образом мальчик мог проводить свободное время, если не прохаживаясь приятным летним вечером по обожаемой ярмарке? И неужели многочисленные книги, журналы, газеты, брошюры и картинки не повод для читающего ребенка подойти к имеющей все из вышеназванного палатке? Так или иначе, описанное стечение обстоятельств произошло, безоговорочно оставив всякому из нас возможность наблюдать за реакцией каждого из участников.