Валерий Казаков - Старушки-подружки. Сборник ироничных рассказов

– Сара, – тихонько позвала Ася.

Ворона медленно повернула к ней голову. Точно так же как бабушка раньше голову поворачивала. Потом ворона стала продвигаться по ветке ближе к окну.

Чудеса какие-то!

И тут ворона произнесла это страшное слово:

– Кар-р-р-р!

Так громко произнесла, так неожиданно, что Ася не удержалась на ногах и плюхнулась на пол с открытым ртом. Хорошо ещё, что ничего не сломала. Хорошо ещё, что рядом кресло стояло. Хорошо ещё, что Ася успела ухватиться за него правой рукой. Это смягчило удар.

Нет, бабушка так не поступила бы. Сказать ей прямо в лицо такую гадость. Это грубое немецкое слово. Нет, это исключено. Бабушка Сара Асю любила. Скорее всего, это, правда, настоящая грубая и невоспитанная ворона – обыкновенная городская птица.

Софья Михайловна написала два десятка стихотворений и решила издать небольшую книгу для себя и друзей. А что?! Некоторые старухи, знакомые Софьи Михайловны по университету, уже по две книги успели издать со стихами и прозой, со стилистическими ошибками и историческими неточностями, с претензией на значительность и без всяких претензий. Пишут и пишут, строчат и строчат. Бегают по редакциям, с детей деньги требуют на издание своих трудов. А она что, хуже? У неё что, таланта нет, или дочь у неё мало в Америке получает?

Ей тоже хочется на старости лет чем-нибудь блеснуть. Чем-нибудь удивить своих знакомых. Перед той же Асей себя показать, произвести на неё впечатление.

В юности Софья Михайловна с легкостью написала кандидатскую диссертацию на тему женской эмансипации в романах Ивана Тургенева. Потом эту диссертацию напечатали отдельной брошюрой с иллюстрациями. Только это было уже давно и забылось. Сейчас эту брошюру нигде не найдешь, да и читать её стыдно, если честно сказать. Потому что в ней больше цитат Ивана Тургенева, чем оригинальных мыслей молодого автора.

В новой книге Софья Михайловна хотела показать себя с неизвестной ранее стороны, с другого, так сказать, боку. В этой книге она хотела стать совершенно свободной от привычных рамок и предпочтений. Чтобы всё там было на контрасте, на грани между высоким и низким. Добром и злом. На изломе.

В новую книгу Софьи Михайловны должны были войти стихи тюремной направленности, сатирическая проза, разрушающая залежи официальной лжи и экзистенциальное эссе, раскрывающее метаморфозы современной жизни.

Открывало новую книгу стихотворение под названием «Детство». Там были такие слова.

Когда Софья Михайловна ещё только приступила к созданию книги, она позвала к себе Асю и зачитала ей несколько отрывков из своей новой рукописи. Ася внимательно выслушала её и сказала, что она никогда бы не написала ничего подобного. Польщенная Софья Михайловна, снисходительно спросила:

– Почему?

– Мне такая чушь никогда в голову не пришла бы, – чистосердечно призналась Ася.

– Чушь! – возмутилась Софья Михайловна. – Всё, что я тебе прочитала – чушь?!

– Ну конечно, чушь. Всполохи жизни, судеб узоры. Это надо же придумать такое. Х-м-м! У меня, например, никаких сполохов в жизни не бывает, и узоры только на морозном окне вижу я.

– И о чем же тогда писать, по-твоему? – с раздражением спросила Софья.

– Про войну. Или про ворону, – нашлась Ася.

– Про какую ещё ворону?

– О которой прошлый раз рассказывала я. Серая такая ворона. Всё лезет ко мне, проходу не дает. В глаза заглядывает.

– Про ту, которая в годах? – переспросила Софья с усмешкой.

– Да… Или можешь про меня написать… роман. Тебе всю жизнь перескажу я. Ты только записывай. А то у тебя в этой книге будет сплошная фантазия… Так нельзя. В книге надо правду писать.

Софья Михайловна посмотрела на Асю презрительно и сказала:

– Ничего я в своей рукописи менять не буду.

– Почему? – заинтересовалась Ася.

– Как написала, так и буду издавать. Это принципиально. Так все настоящие писатели поступают. Борются за каждое слово.

– Почему это? – снова повторила Ася.

– А ты представь себе, если бы Анна Каренина не бросилась под поезд. А взяла бы и поехала с Вронским в Париж или Воронеж. Что тогда?

– Ну и что? За неё только порадовалась бы я, – призналась Ася.

– Но это было бы уже другое произведение. Как ты не понимаешь. В нем бы не было драмы. Оно лишилось бы того катарсиса, который приближает Толстого к Шекспиру, – поднимая вверх указательный палец, завершила свою мысль Софья Михайловна.

– А какое мне дело до Шекспира, – равнодушно отозвалась Ася. – И до этого, как его, катарсиса твоего… Она Серёжу оставила одного и маленькую Аню – тоже. Детей не пожалела, дура старая.

– А разве у неё ещё дочь была? – удивилась Софья Михайловна.

– Да, была дочь. Роды были тяжелыми. Ты разве не помнишь? Анна при родах чуть не умерла, наговорила всем лишнего, всех простила, перед всеми покаялась, но дочь свою после этого не любила…

Софья ещё хотела что-то спросить, но вовремя опомнилась. Ей было неприятно ощущать себя в роли ученицы. Она картинно нахмурилась и замолчала, потом отошла к окну. Снова посмотрела на Асю удивленными глазами и направилась на кухню наполнить чайник водой.

На кухне она глубоко задумалась. Как же так, она не помнит детали великих романов, а эта недотепа Ася легко вспоминает о них. И это та Ася, которая иногда двух слов связать не может, чтобы не исковеркать предложение. Которая местоимение вечно ставит в конце предложения, а глагол вначале.

Софья Михайловна как-то некстати припомнила, что даже стихи свои она иногда стала забывать. Ночью приходят на ум некоторые строки, а всё остальное стихотворение растворяется во тьме. Где-то сидит, но наружу не выглядывает. Прячется. Только иногда вдруг всплывет ни с того ни с сего и снова бесследно исчезнет. Как будто память у неё с дверью. Открылась дверь – она вспомнила. Захлопнулась – снова не помнит ничего. И лезет в голову эта странная фраза: «Атрибуты десятого аспекта». Какие атрибуты? Какого аспекта? Не понятно. Софье порой хочется говорить красиво и красочно, а в голове вертятся разные атрибуты, ассоциации, парадоксальности, интерпретации и прочие никчемные слова, которые сами по себе ничего не выражают.

– Софья! – хриплым голосом из зала позвала Ася.

– Чего? – еле слышно ответила профессорша.