Михаил Жванецкий - Сборник 2019 года. Том 7

Господи! Да война – это цифры.

Война – это война цифр.

Человеческие крики за цифрами.

Человеческие раны за цифрами.

Кто управляет нами – управляет цифрами.

За цифрами стоят, сидят, лежат больные, здоровые, раненые, озверевшие и ставшие одинокими.

Да он разве видит?

Да он разве расстраивается?

А за кого переживать?

Там же цифра «один» встречается, только когда он говорит о себе.

О всех других пошли нули.

Количество нулей убитых и взорванных.

Эти нули строем идут, в грузовиках едут, в подлодках тонут и даже в театрах аплодируют. Пока…

Пока не загремел мир цифр, все мы стоим, лежим, любим и детей держим в строгости – для следующего поколения цифр.

Как цифры потоком – значит, война, значит, кончились личности, закончились арии, смыслы, метафоры и колыбельные.

Эй, нули, Родина вас зовёт вперёд!

Самая изощрённая фантазия иностранных режиссёров нашу жизнь воссоздать не может: они не знают грязь, покрытую толстым слоем лжи, или ложь, покрытую слоем грязи.

Настороженность и радость при виде того, что плохо лежит.

Или женщин, перетаскивающих рельс.

Или лёгкую немытость под смокингом.

Или грязный «Роллс-Ройс» с мигалкой.

В этом больше смысла, чем в многодневной поездке по Сибири.

Это туалет в огороде. Без задней стенки.

Мол, всё равно к реке выходит, то есть забота об окружающих, не о сидельце.

Как показать нас в виде прохожих, когда мы прохожими не бываем.

Мы ищем! Еду, деньги, справки, документы, одежду, лекарства.

Мы поём то, что наши музыканты заимствуют у них.

Как же их режиссёры выйдут из этого положения?

Что же – они будут показывать свою копию, превращённую в пародию?

Они думают, что мы над ними смеёмся.

А мы не смеёмся – мы так подражаем.

Это у нас такой джип, такой фильм, как у них, такая песня.

Это наше, хотя и ихнее.

Долго поливать грязью, а потом создать такое же, но хуже, и уже окончательно возненавидеть ихнее.

Как это всё показать, раскрыть, понять?

А будто в Советах мы не выкрадывали чертежи, формулы, изделия и, копируя, делали настолько хуже, что сам Сталин орал: не трогайте, копируйте все-все дырки, все трещины, потому что у вас работать не будет.

Так говорил кумир нации её элите…

Поэтому! Ах, поэтому, опять и опять – царские генералы, статские советники и что-то ещё, одетое не как все, дикое ретро в соболиных шубах.

И они, изображая нас, становятся абсолютно ненормальными.

У них в кино мы придурки.

И вроде даже их героев ловко преследуем и обманываем.

Мы там – они придуманные.

Так как, приступая к нам, они сами теряют человеческий облик и надевают на нас всех какие-то погоны, галифе – такие мы у них злодеи в сапогах от Диора и в гимнастёрках от Версаче.

То есть, изучая жизнь в России, ты или изучишь и подохнешь, или подохнешь, но не изучишь.

Повторяюсь.

Нам нужно жить отдельно.

Отдельно петь, пить, читать и говорить.

Что мы и делаем.

Пока мы не начнём медленное взбирание, которое когда-нибудь назовут восхождением.

Чтобы успокоиться, нужно говорить не с вашим лечащим врачом, а с его больным.

И сразу – то ли оттого, что он жив ещё, то ли оттого, что он не знает, что с ним, то ли оттого, что он не хочет знать и вообще рад видеть кого угодно, вы мгновенно успокаиваетесь и понимаете, что паниковать надо было раньше, и вспоминаете, что паникёры – очень здоровые люди, редко попадающие в пожар, наводнение, воровскую компанию или алкоголизм.

Так что ваша компания – не врач.

Ваша компания – его больной.

С вашим диагнозом.

Целую.

Это я внутри произнёс с грузинским акцентом.

– Слушай! Я ехать дальше не хочу. И домой не хочу. И спать не хочу. И кушать не хочу. И пить не хочу. Ничего не хочу.

Вот такое состояние.

И здесь сидеть не хочу.

И там сидеть не хочу.

И читать не хочу.

И писать не хочу.

Я вообще устал хотеть.

Ничего не хочу.

Вот такое состояние.

Никуда не хочу.

Умирать не хочу.

И жить не хочу.

Вот такое состояние.

Что посоветуешь?

Какие лекарства?

Против чего?

Против меня?

Что – револьвер?

Умирать не хочу.

Я ж не идиот.

И жить не хочу – тоже потому что не идиот.

С кем встречаться?

С врачом?

Что он мне скажет?

То, что ты?

Лечиться не хочу.

И болеть не хочу.

Я же сказал, я не идиот.

Это такое состояние.

Телевизор смотреть не хочу.

Ты говоришь – не смотреть.

Я не смотрю.

Вот это твои советы?

Что ещё посоветуешь?

Где жить?

За границей – не хочу.

Здесь не хочу.

И сидеть на месте не могу.

И ехать никуда не хочу.

Музыку? Где? В консерватории или в больнице?

Всюду не хочу.

От любой музыки у меня синяки.

Я не знаю, куда выйти, чтоб там музыки не было.

Они все поют, чтоб выйти замуж.

Ты думаешь, это не слышно?

Вышла замуж и опять поёт.

…Хиты…

Хиты слушать не хочу.

Бренды видеть не могу.

Полемику слушать не могу…

Лучше жить не хочу.

Хуже жить не хочу.

Умирать не собираюсь.

Пусть поют дальше.

Хиты. Из трёх букв.

Машину? Для чего?

Часами стоять – хиты слушать?

Полемику слушать?

Для чего машину?

Радио слушать?

Я уже не знаю, где полемика, где диспут, где демократия, кто прав, кто неправ.

За что он хочет, чтоб его избрали?

За голос? За шутки? За пиджак?

Куда я за ним пойду, если он сто лет на месте камнем сидит.

Он выборы выиграл – пропал, проиграл – пропал.

Он всё равно пропадёт, зачем я ему нужен?

Купить машину, чтоб его слушать?

Не хочу. Ни видеть его, ни слышать его, ни знать его не хочу.

Вот такое состояние.

И к врачу не хочу.

Я только что от врача.

Он сам в таком состоянии.

Кому, говорит, отдать твои двадцать долларов, чтоб меня успокоил?

Он меня спрашивал, что я ему посоветую.

Я просил его пока деньги взять.

Он взял.

Хотя расстроился.

Потом ещё взял и нашёл у меня крупное недомогание, которое лечится только у него, но в Англии.

Я ему обещал.

Он не поверил.

Хотя мне в глубине души кажется, что моё здоровье его не волнует.

Он тоже сказал, что ничего не хочет.

Вот такое состояние.

Может, близких предупредить?

Не могу сказать, что у них другое состояние.

Женщины более живые, поэтому живут дольше и в это состояние приходят позже.

Но многие также сели за руль и стали торопиться, хотя их там никто не ждёт.

Они всё от нас боятся отстать.

А я боюсь, как бы они раньше не приехали.

Очень как-то рьяно они жить взялись.

Уже не знаю, кто нас провожать будет.

Очень хочется чего-то захотеть и ради этого чего-то сделать.

Может, он сверху нас наконец увидит и какое-то задание даст.