gambaru - КРИСМАСу

Оставшись абсолютно голым, он достал из шкафа костюм, снял с вешалки брюки и аккуратно разложил их на кровати. Вернее, кровати-то как раз в его комнате не было. Вся мебель состояла из металлического книжного шкафа, стола, стула, телевизора с подставкой и небольшого холодильника, вмонтированного в шкаф с одеждой. Пол был устлан циновкой татами, и только в том месте, где начиналась крошечная прихожая, торчал кусок линолеума. Пара компьютеров, принтер и настольная лампа с абажуром в форме женской груди поделили между собой всю площадь стола. Окна были наглухо затянуты темно-синими шторами. Тейм поставил утюг рядом с брюками на татами в том месте, где еще недавно спал. В ожидании, пока нагреется утюг, он уставился в телевизор. Передавали праздничную трансляцию из императорского дворца.

– После всего сказанного просто глупо отказываться от посещения другой цивилизации. Особенно если знаешь, что для этого не надо проходить специальные тренировки на космодроме, – вернулась в разговор Кристина, – Вот только я не знаю, даст ли мне босс выходной перед поездкой в Корею. Там опять совещание, и мне необходимо быть раньше всех. Пока подготовить материалы, то да сё. Это же его Родина, сам понимаешь.

– А ты знаешь, что именно сегодня день рождения императора? Это того, который внук самой главной богини. Сегодня у него, а послезавтра у Христа, – произнес со значением Тейм, не отрывая взгляда от телевизора.

На экране показывали императорскую семью, приветствующую толпу с балкончика дворца.

– Это что же, у матери были такие долгие роды? У нас был доклад, что в какой-то из африканских стран женщина родила пятерых в течение трех дней. Выходит, что и у таких далеких по сути богов общая биологическая мать, – призадумалась Кристина.

– Я про мать ничего такого не говорил. Я говорил про бабку и просто совместил факты рождения двух божеств, – Тейм плюнул на утюг, но тот никак не отреагировал.

– Интересно, если Христа распяли, то как почетнее уйти из жизни японскому аналогу? Может, харакири?

– Может и харакири. Хотя императорам нельзя. Им, максимум, яд можно предложить. А харакири вообще-то великая честь. И участвовать в этом шоу положено двоим: непосредственно герой – тот, кто заканчивает жизнь, и для помощи – его лучший друг. Пока герой вспарывает небольшим ножом себе живот и сосредоточен на сборе вываливающихся кишок, лучший друг, занимаясь созерцанием, стоит за спиной героя с длинным мечом и ждет своего часа. И вот, когда уже герой подустал, перебирая собственные внутренности, лучший друг спешит на помощь и перерубает голову героя в районе шеи. Бац! – Тейм ударил ребром ладони по татами. Утюг тут же перевернулся, едва не задев ногу, – Черт возьми! – От резкого движения пепел свалился на внутреннюю часть бедра, спалив волосы аккуратной восьмёркой. – Шармута!

– Любопытно, в аналогичной ситуации с Иисусом кто бы мог по-дружески перерубить ему голову? – продолжала увлеченно исследовать вопрос Кристина, не замечая ругательств на другом конце.

– Думаю, это уместнее рассмотреть поближе к Пасхе. Не успело божество родиться, а ты ему уже друзей-убийц подыскиваешь, – Тейм поставил утюг на место и проверил остальные части своего волосатого и чуть одутловатого тела.

– Да, как мы еще мало знаем о жизни наших богов, об их рождении и смерти, – посетовала Кристина.

– Настало время для всеобщего ликбеза на международном уровне! Япония – страна, которая к Крисмасу имеет самое непосредственное отношение. Не удивлюсь, если выяснится, что Рождество каким-то образом вообще исконный японский праздник, – Тейм вернул разговор к прежней теме и закурил еще одну сигарету.

В телевизоре камера следила за снующими по улицам Санта Клаусами и выхватывала сверкающие всеми цветами радуги электрические иллюминации.

– Поверь мне, что Токио в это время ничем не отличается от Нью-Йорка. На мой взгляд, неоновое оформление здесь даже лучше. Ну, а когда перед буддийскими храмами ты увидишь рождественские елки, ты окончательно поймешь размах празднования и степень вовлеченности в процесс различных концессий. Крисмасу – это больше, чем общенациональный праздник, это даже стиль жизни! – подытожил Тейм и начал гладить брюки.

– Монахи с елками – это, пожалуй, привлекательно!

– Ну и мой последний козырь – у нас будет самая крутая рождественская вечеринка! Кстати, а почему бы нам не перейти на скайп?! Я бы тебе показал…

– То, что ты мне собираешься показать на самом деле, я знаю. Наверное, опять голый со мной разговариваешь. Да и мне тоже надо бежать. Я еще не купила подарки родителям. Попробую уговорить босса дать мне отгул. После того, как я ему передам хотя бы частично твой рассказ, думаю, у меня появится шанс заскочить к тебе на денёк. Были бы только билеты. Да и нам давно пора кое-что обсудить, – неожиданно серьезным тоном заключила Кристина.

Тейм отложил утюг. Выпустив изо рта дым, он всем телом подался к динамику. Стараясь сдержать волнение в голосе, он произнёс:

– Не забудь те сережки, что я тебе подарил на день рождения, – и чуть поразмыслив, добавил, – Билеты будут, не сомневайся. Никому не придет в голову ехать в это время сюда. Никто на самом деле даже не представляет, что здесь может происходить на Рождество. Доверься мне, дорогая, и ты точно никогда не забудешь этот Крисмас.

– Крисмасу! Last Christmasu, – пропела Кристина, – Да, про сережки я уже думала. Ну, ладно, пока!

Тейм удовлетворенно выдохнул. Не успел он схватиться за утюг, как раздался еще один звонок. Увидев на экране имя звонящего, Тейм с неохотой поднёс трубку к уху.

– Да, как и договорились. 25-го в полдень.

Токио. Столица Востока! Город – легенда! Город – загадка! Когда-то его девичьей фамилией была Эдо. Тогда он, конечно, был женщиной! Женщиной, которая могла быть уверенной в себе и ранимой, независимой и беспомощной, страстной и целомудренной, но всегда изящной и окутанной мистическим флёром. Раскинувшаяся вдоль Токийского залива, она ждала своего мужчину, смотрела вдаль и тосковала. Угощала многих, кружила голову великим, но в главном не открывалась никому. Те далёкие времена улетели безвозвратно. Давно уж нет ни деревянных чайных домиков, ни горбатых мостиков, ни грациозных усадьб вельмож, ни впитавших мудрость веков храмов. Не промелькнёт торопящаяся на свидание майко. Почтенный купец не будет торговаться с мальчишкой-рикшей. Дружное семейство не выйдет на прогулку по Гинзе в кимоно. Да и навсегда исчезла главная часть города – сама Гинза. Нет той, что волновала и зеленого юнца, и истинного аристократа. Нет той, что не оставляла равнодушным ни избалованного иностранца, ни горделивого жителя Киото. Пропала подростковая, кокетливая грудь, а с ней и чуткая душа женщины. Произошло необратимое – город сменил пол. На том же месте выросла совсем другая особь. Город – мужчина! Резкий, грубый и надменный. Грудь ампутировали, подсадили чужую душу, а чтобы скрыть подмену, ей оставили тоже имя – Гинза. Но хирург фатально ошибся! Сперва, не угадав с местом трансплантации. А потом, наполнив душевный вакуум железобетоном. Не зная добродетели, город-мужчина стал размножаться, подобно альфа самцу. Увеличивая площадь, он сгребал под себя соседние городки, безропотные горы и даже ошеломленный беззастенчивой наглостью залив. Деспот усмирил негодующих и создал новый порядок. Сверяясь по одному «Сэйко», чиновники бежали трудиться в Нагатачо и Касумигасэки, бизнесмены неслись в Маруноучи и Акасака. Домохозяйки стройными рядами сметали с полок уцененные в единый час товары. Даже туристы стекались к обеим телевизионным башням, чтобы сфотографировать их с одних и тех же сторон, исключительно в указанное время. Смешав в выходные всех вместе в одну бесформенную массу, тиран направлял толпы народа принимать ванны в одни и те же термальные источники. Настоявшись всласть в очередях, с чувством сопричастности довольные токийцы укладывались потчевать. А та, что когда-то была душой, уже к половине десятого вечера тонула во мраке. Лишь доверившийся путеводителю-обманщику незадачливый путешественник, попав вечером на Гинзу, в изумлении недоумевал: – Люди, вы где?