Жесуй Бесдеполь - Красное небо

– А ну-ка, вон там придержи, – указывает он. – Ногой припри, да и все.

Колесо быстро выправляется, но незнакомец тут же замечает другую проблему, хмурится и объясняет, что нужно поправить цепь.

– Она у тебя слетать будет, как пить дать.

И тут же, не спрашивая разрешения, юноша принимается чинить цепь, достав из машины плоскогубцы, грязную тряпку и какую-то баночку, всю измазанную черными отпечатками.

Глядя за его работой, комсомолка не сдерживается.

– А откуда ты меня знаешь?

– Да как же? – откликается юноша мгновенно. – Мы ж в одной школе учились! Ой, погодь, а ты еще учишься, видать?

Оливия снова начинает улыбаться, все никак не умея свыкнуться с простоватым говором юноши.

– Уже почти…

На этом месте девушка опять становится хмурой.

– Считай, уже нет.

– А! – улыбается юноша хитро, подмигивает и кивает. – Выпускница? Ясно-ясно, сами бывали!

А затем возникает небольшая пауза, так как сам водитель заговорить с девушкой не может, или не решается, или даже не пытается. Говорит он больше с велосипедом, а точнее с его частями, натягивая цепь и выдавая: «Да чего не садишься?», «Тьфу!», «Давай!», – и прочее в таком духе.

– А ты давно закончил? – прищуривается Оливия.

– Да уж лет пять! Хе-хе!

Девушка застывает, внезапно начав даже слегка опасаться дружелюбного незнакомца, когда вдруг находит в его рассказе неточности.

– Пять лет?

– Агась!

– И что, пять лет назад Настасья Федоровна уже про меня рассказывала? – спрашивает девушка, не скрывая подозрительности.

Юноша отвлекается от ремонта велосипеда, поднимается и глядит с легким недоумением.

– Пять лет назад у нас еще не было этики… – говорит девушка, а сама, отставив ногу назад, вдруг понимает, что бежать-то ей все равно некуда.

– Хех! Да не! – отмахивается юноша с добродушной улыбкой. – Недавно она… да она не мне рассказывала… в столовой, я когда хлеб привез.

– Хлеб? Ты что, вот в этом?.. – все еще с опаской говорит Оливия, указывая на грязный кузов грузовичка.

– Хе! Да нет! Тут бидоны с молоком вожу, такое всякое. Бывает, вещи кому надо, так я берусь. А чего? Крутишь себе баранку… знаешь, как оно? Ух!

Юноша возвращается к починке велосипеда, а комсомолка хоть и глядит на него еще пока с недоверием, но теперь успокаивается.

Оливия даже успевает поругать себя за подозрительность, а потом думает – какая вообще разница? И, наконец, возвращает себе утреннее безразличие, оправившись от наплыва чувств, захлестнувших разум после этой небольшой, практически случайной аварии.

– А тебя как зовут? – спрашивает она голосом, наполнившимся безразличием, словно бы от скуки.

– Гы! Да я… это… Вася.

– А откуда же ты знаешь, как я выгляжу?

– Ну так Настасья Федоровна же в столовой, как тебя увидала, так и… я ж с такой прической никого больше…

– Ясно, – перебивает девушка.

Оглядев пустую дорогу, комсомолка даже слегка удивляется. Странно, что здесь такое спокойное движение, а впрочем, она просто не знает, что дорога эта ведет к небольшому селу, где остались несколько дач и больше никого, а все движение перенесли еще пару лет назад на другую полосу, а эту трассу перекрыли из-за опасного участка.

Как бы там ни было, машин кругом не видно. Немного скучно, но больше волнует то, что обратно по этой дороге ехать уже не придется, и воздух снова кажется таким свежим и приятным. Даже баночка с чем-то густым и черным, пахнущая так, как пахнет каждая разобранная машина, сейчас делает окружающие запахи особенными и своим ароматом лишь украшает атмосферу.

Оливия неожиданно взглядывает ниже и засматривается на свои коленки. Да и Василий к этому времени заканчивает чинить велосипед, поднимается во весь рост и взглядывает на девушку.

– Ну вот! – заявляет он с гордой улыбкой.

А затем, невольно последовав за взглядом красавицы-комсомолки, юноша тоже взглядывает на ее колени и начинает краснеть.

Девушка поднимает глаза и молча смотрит. Ждет. А потом и юноша, опомнившись, глядит выше и ловит на себе взгляд Оливии.

– Ох… эт… ты… эт… – бормочет он неразборчиво.

Миг спустя юноша даже останавливается и краснеет, сознавая, как глупо, наверное, выглядит в глазах комсомолки.

Девушка, впрочем, просто стоит и ждет. И тогда, опомнившись, Василий начинает суетиться.

– Сейчас-сейчас! – зачем-то объясняет юноша.

Промыв руки чем-то вонючим, он затем моет их прозрачной жидкостью, в которой скоро угадывается запах водки.

– Хех! Видал бы меня Дмитрич! Ха-ха! – шутит он неуклюже, но чувствует себя неловко и даже сам не смеется.

А после, достав аптечку, вытащив раскладной стульчик из-под сидения грузовичка, он приготавливает место и предлагает девушке сесть.

Оливия, поглядев на водителя с подозрением, спокойно и непринужденно усаживается на раскладной стул, а Василий тут же встает на колено, рядом кладет аптечку, открывает, сразу достает бинт, вату, пододвигает открытую бутылку водки, заматывает вату в марлю, обливает водкой, а потом уставляется на разодранные коленки и замирает в нерешительности.

– А тебе разве можно ее с собой возить? – спокойным, непринужденным тоном интересуется девушка.

– А? – поднимает юноша испуганный взгляд.

– Водку, – поясняет Оливия.

– А? А! А чего? Я ж ее не пью?

Вопрос немного оживляет Василия, помогает ему выйти из ступора, и юноша тогда осмеливается начать процедуру.

– Ты… это… смотри, щипать будет.

Аккуратно он прикладывает к расцарапанной коленке слегка промоченную водкой марлю с ваткой, и девушка слегка прищуривается, зашипев. Уже через несколько секунд она справляется с легкой болью, и водитель сразу же начинает заматывать коленку бинтом.

– Так… вот… сейчас…

Оливия спокойно наблюдает за тем, как неуклюже работает юноша руками, боясь прикоснуться случайно к ноге. Раскрасневшийся, он осторожно и заботливо наматывает бинт, а когда заканчивает, то становится ясно, что начальную военную подготовку он в школе не прогуливал.

Бинт на коленку ложится красиво и ровно. Подвигав ногой, комсомолка даже удивляется, ну а Василий, довольный результатом и сам, гыгыкнув и почесав затылок, принимается за вторую коленку.

– Ну, сейчас и тебя починим! Гы!

Девушка остается безразличной и глядит как-то странно, отчего юноша сразу умолкает, не делая попыток снова подшутить.

Оливия тем временем оправляется от легкого шока, ненадолго вернувшего ей чувства. Она вновь становится безразличной, что отражается приятной расслабленностью мышц лица, начавшего казаться слегка высокомерным, но Василий, смущенный до крайней степени, не замечает этого, поскольку сосредотачивает все силы организма, чтобы не коснуться случайно ножки комсомолки и не доставить ей этим абсолютно лишних неудобств.